Путешественник, впервые попадающий в уютный колониальный городок Сан-Кристобаль-де-лас-Касас – сердце мексиканского штата Чьяпас, обычно ищет и не находит признаков войны, о которой столько говорилось в Мексике и в мире. Прошло всего чуть больше восьми лет с того 1 января, когда возникшая из ночи и тумана индейская армия заняла Сан-Кристобаль и другие города, объявила войну мексиканскому правительству и после двенадцати дней неравных боев отступила в сельву. О недавнем восстании напоминают лишь многочисленные футболки с изображением субкоманданте Маркоса и Че Гевары на еще более многочисленных туристах, и тысячи сапатистов в масках в виде тряпичных кукол, фигурок и брелков на рынке и площадях города.

От неожиданного разочарования в увиденном, немедленно приходит крамольная, но справедливая мысль-подозрение о том, что все сапатистское восстание – не более чем, гениальный рекламный трюк Национального института по туризму для привлечения туристов в эти забытые богом и правительством места...

И лишь побывав в окрестностях и ближайших индейских общинах начинаешь понимать, что по отношению к реальности Чьяпас настолько неприменимы наши привычные понятия и представления, и что лучший и даже единственно возможный выход – это забыть на время о стрелках на циферблате, оставить в покое измученный поисками экзотики и революции фотоаппарат, перестать искать в зеркале событий нечто похожее на отражение мечты или известных с детства пейзажей и попытаться хотя бы на несколько секунд забыть обо всем прочитанном и ожидаемом, наверняка зная, что во-первых, попав однажды в Чьяпас, вернуться оттуда уже невозможно, а во-вторых, что если бы реальность могла быть вместима в убогие рамки нашего воображения, все путешествия были бы совершенно бессмыслены. После этого может наступить прозрение. Для меня оно заключилось приблизительно в следующем:

Сапатистская революция не видна, не понятна и кажется достаточно бессмысленной, если подходить к ней с традиционным марксистско-ленинским аршином и искать в ней количественных или вообще каких-либо материальных доказательств ее целесообразности. Она направлена не в сегодняшний и даже не в завтрашний день, а в абстракцию куда более далекого, но от этого не менее необходимого будущего. Ее главная движущая сила - не какая-то очередная идеологическая или религиозная интерпретация реальности, а продолжающееся в Америке вот уже более 500 лет столкновение между двумя цивилизациями, помноженное на этику, куда более родственную идеям Ганди, чем Че. Эта война – не за власть, а против забвения.

Считать сапатистское восстание просто еще одной разновидностью левой латиноамериканской революции нельзя по той же причине, по которой было бы несправедливо назвать космический корабль еще одной разновидностью телеги. (Вне зависимости от высокой вероятности его крушения в первые минуты после старта).

Для того, чтобы попробовать оценить реальные горизонты сапатизма, как исторического явления и роль в нем субкоманданте Маркоса, как коммуникатора, связующего звена между миром индейцев майя и западной цивилизацией, необходимо учесть следующие незаметные издалека местные реалии:

В отличие от распространенного вне Мексики стереотипа, сапатизм не является ни основной, ни даже одной из главных политических сил в Чьяпас. По приблизительным оценкам журналистов и людей, связанных с движением, сапатисты пользутся поддержкой от 10 до 20 % от общего числа индейских общин штата. Причем. нет ни одной общины полностью сапатистской; “сапатистскими” считаются те, где симпатизирующие сапатистстам являются большинством и избираемые общиной представители в органы местного самоуправления являются сапатистами. В отличие от другого предположения (вполне логичного по аналогии с остальными партизанскими движениями в Латинской Америке), в штате нет территорий, находящихся полностью под контролем Сапатистской Армии Национального Освобождения (САНО). По традиционно “сапатистским” селениям и муниципалитетам время от времени проходят части мексиканской армии, не встречая на своем пути вооруженного сопротивления. Сапатистских застав в населенных пунктах Чьяпас, как это было в первые годы конфликта, на сегодняшний день тоже практически не осталось. Всю военную мощь Сапатистской Армии Национального Освобождения составляют, по разным источникам, от 300 до 500 хорошо обученных и вооруженных бойцов и командиров и нескольких тысяч симпатизирующих – гражданских, вооруженных чем попало – от старых охотничьих ружей до мачете, - готовых быть мобилизованными в случае атаки со стороны противника – т.е. силы достаточные для обеспечения безопасности военного и гражданского руководства, но совершенно несопоставимые в военном отношении с регулярными вооруженными силами Мексики.

Скорее всего, людей, симпатизирующих сапатистам, намного больше за границей, чем в самой Мексике, и внутри Мексики их больше за пределами штата Чьяпас, чем внутри него. Кроме того, ходят слухи, что у Народной Революционной Армии - другой, куда более ортодоксальной и менее склонной к рефлексии партизанской группы Мексики – куда больше оружия и людей, чем у сапатистов.

Поэтому, когда субкоманданте Маркос, говорит, что главное оружие сапатистов – слово, это вовсе не метафора. Благодаря совершенному им владению сапатисты, не контролируя в традиционном смысле ни пяди мексиканской земли, владеют умами и сердцами миллионов людей на всех котинентах. Одновременно со вступлением в несколько провинциальных городов 1 января 1994 года, САНО вошла и в Интернет. Так началась главная война сапатистов – война символов и информации. Главным стратегом, командиром и солдатом этой войны с первых часов восстания стал субкоманданте Маркос – единственный метис в руководстве движения. И в этой войне САНО не знает поражений, ибо любое даже кратковременное информационное поражение неизбежно привело бы к ее физичекому уничтожению.

Голос и жесты Маркоса ничем не выдают его нынешней военной “профессии”. Больше года понадобилось мексиканским спецслужбам, для выяснения его “истинной” личности, после чего Маркос был “разоблачен” лично бывшим мексиканским президентом Седильо по телевидению как Рафаэль Себастьян Гильен Висенте, родившийся в 1957 г. в порту Тампико в очень религиозной семье торговца мебелью, изучавший затем философию и литературу в Национальном Автономном университете Мехико и преподававший затем в другом столичном университете... были опубликованы фотографии “Маркоса без маски”. Мало кто из мексиканцев сомневается в этой версии. Сам же Маркос подшучивает: “ -Звучит неплохо. Красивый порт. Только вот персонаж для меня выбрали малосимпатичный... и из-за этих фотографий я лишился значительной части женской корреспонденции”. На этот счет французский социолог Ивон Ле Бот пишет: “В последующих интервью он отрицает это; он не Рафаэль Гильен. Или следует понимать, что это уже не он; Маркос родился из сапатистской мечты и сегодня полностью ей принадлежит... Будучи на сегодня единственным белым или метисом среди командования Сапатистской армии, Маркос вписывается в традицию, начатую еще во времена завоевания Мексики Гонсало Герреро – испанским солдатом, который после кораблекрушения был спасен и принят индейской общиной Юкатана, стал военным вождем сопротивления майя и погиб в бою с конкистадорами. Маркос, тем не менее, никогда не пытался превратиться в индейца. Симпатии и доверие, которым он пользуется в индейских общинах – это результат и уважительной дистанции, которую он сумел сохранить. Только так он может выполнять свою роль окна, моста между двумя мирами”.

Вот уже почти год, как Маркос молчит. В связи с этими ходят различные слухи. Пользуясь случаем, разоблачаю их. Не буду врать о дружеских прогулках с субкоманданте по сельве. Внутриполитическая ситуация сапатистов сегодня настолько критична, что им явно не до бесед с праздными посетителями. Но я был с людьми, которым полностью доверяю, они регулярно видятся с “Супом” (как его обычно называют в общинах) и передают мне и через меня миру, что он жив и здоров.

Чем вызвано его молчание? Очередной, пока неизвестной нам коммуникационной стратегией? Тем, что в сельве Чьяпас течет иное, не совпадающее с нашим, время, и месяцы жизни и смерти проходят быстро и незаметно? А может быть, субкоманданте близок к исполнению своего пожелания о том, что “Маркос должен исчезнуть”; не желая превращаться ни в трагического героя наподобие Че, но в престарелого каудильо наподобие Фиделя, “Суп” мечтает перестать быть лидером, и чтобы его армия перестала бвть армией, и... чтобы “мир перестал быть миром и превратился во что-то лучшее”, как написал он в одном из писем. Кем тогда станет Маркос? Или кто тогда станет Маркосом? Оставим эти вопросы до следующей прогулки в Лакандонскую сельву.

Если вы когда-нибудь попадете в Сан-Кристобаль, читатель, и захотите узнать немного больше, чем может быть предложено в турпакетах, учебниках истории и канонической революционной литературе, попробуйте познакомиться на рыночной площади с каким-нибудь продавцом хаде, священного бирюзового камня майя, терпеливо шлифующим профиль ягуара и еще более терпеливо выискивающим вдвоем с этим ягуаром какого-нибудь зазевавшегося туриста... заплатите ему столько, сколько он скажет, этот чьяпасский ягуар того стоит, а потом пригласите его выпить пива в соседнем ресторане – и вы узнаете, что хозяйку ресторана зовут Челито, что у нее двое самых невыносимых в Мексике детей, но зато самые красивые глаза во всем Сан-Кристобале, а когда вы потеряете счет пустеющим бутылкам, вы обнаружите за своим столом самого лучшего и самого старого чьяпасского поэта Панчо и светловолосого и очень молчаливого журналиста Фредди, бывшего шесть лет военным корреспондентом Би-Би-Си в Центральной Америке. Они будут говорить с вами о Пастернаке и Фриде Кало, а когда Челито принесет вам блюдо, название которого просто невоспроизводимо до окончания первого ящика пива, и что состоит из беспощадной смеси одних видов стручкового перца с другими (а в Мексике их более 200 видов), поэт Панчо расскажет вам никому больше неизвестные истории из последних лет жизни Троцкого и покажет фотографию своей племянницы, готовящей сейчас в Париже выставку, посвященную теме смерти в мексиканской культуре. И если вы хорошо проведете этот вечер, вполне вероятно, что завтра за пару часов до рассвета вас разбудит неизвестнвй вам друг продавца хаде, Челито, Панчо и Фредди, даст вам несколько минут на сборы и восемь часов будет везти вас в своем старом джипе по только ему известным и от этого еще более прекрасным местам, через эту нетронутую никем и ничем сплошную зеленую массу, именуемую Лакандонской сельвой, пока вы молча не прибудете в столицу сапатизма – затерянную в горах деревушку, состоящую всего из пары десятков домов с точным и безыскусным названием Ла-Реалидад – Реальность. И когда на обратном пути на выезде из сельвы возле военной заставы вас остановят солдаты, попросят предъявить документы и спросят откуда вы возвращаетесь – ваш новый водитель и друг уже заранее предупредил вас, что вы должны сказать, что ездили смотреть попугаев в индейском селении Лас-Гуакамайяс. А чем еще обделенный попугаями европейский турист может интересоваться в Мексике?!

Олег Ясинский, Октябрь 2002 г.
Сан-Кристобаль-де-Лас-Касас - Ла-Реалидад (Чьяпас, Мексика) – Сантьяго (Чили).