Больше всего я люблю движение. Не тупое движение в машине по автостраде, а ощущение почвы под гибкой подошвой “Палладиума” в горах и узких долинах, в которых бьют источники. Мне слаще всего чистая родниковая вода, что сочится меж скал в вади Сувенит, или из деревенского источника в Дорра эль Кари. Хорошо скатиться по крутому склону ущелья и окунуться в пруд, удерживающий зимние паводки. Очень хорошо ясным солнечным осенним днем сидеть в кафе в Рамалле, где замечательный арак и десятки закусок, вместе с моими друзьями – тамошними художниками Сулейманом Мансуром и Набилом Анани. Я хожу туда без оружия и гранат – безоружный путник всегда в безопасности, даже в час войны.

Хорошо скакать на коне по зеленым альпийским лугам старых, стертых временем Алтайских гор, пересекать быстрые речки. Хорошо подняться в старый буддистский монастырь в Ямато, сидеть на его веранде и видеть, как летят лепестки бело-розовой сакуры. Хорошо приплыть на катере по неширокой Оке к зеленому берегу, увидеть белую маковку церкви и высокую траву. Хорошо нестись на “джипе” по песчаным дюнам Синая. Когда-то я любил войну – старинное и благородное мужское дело, и тогда на моем джипе стояло “безоткатное орудие 105 мм”, классная штука для охотников на танки. Прекрасно лететь в небе на парашюте, и видеть открывающийся под тобой мир. Я был не прочь повоевать – после войны Судного дня меня понесло на войну в Индокитае, а затем на войну в джунглях Восточного Конго.

Но современная война меня не устраивает – от нее страдают невинные, гражданские лица. Когда-то рыцари сражались с рыцарями. Сейчас лучшие солдаты – выжигают села напалмом или палят из безопасности боевых вертолетов по городам. Я никогда не стрелял в безоружного, никогда не охранял тюрьму, не ударил ребенка.

Я люблю общество молодых людей. Самый замечательный, хоть и трудный возраст – с 14 до 19, когда споры стяжательства еще не проникли в душу. Только в этом возрасте человек целостен, трусость не просачивается, компромиссы неведомы, интерес к миру неисчерпаем. Пусть говорят ерунду – их сердца на верном месте.

Я встретил свою Алису, когда ей было шестнадцать, сверстница моих сыновей. Она была моим дивидендом при распаде Советского Союза, и ее рваные на коленках джинсы возвратили мне молодость. С тех пор я отказался от своего возраста и поколения, и как Карлсон, считаю себя “мужчиной в самом цвете лет”. С тех пор она повзрослела, стала магистром искусств, а меня, наоборот, тянет еще больше в юношеские шалости. Мне и сейчас хочется быть с самыми молодыми, чтобы учиться у них жизни и помочь им избежать ловушек.

Неслучайно один из моих любимых героев, пророк Мухаммад, стал тем, кем он стал, только после женитьбы на Айше, которой было девять лет.

Мой хороший друг – иерусалимский юноша-поэт и хулиган Алеша Мух. Вместе с “детьми цветов” шестидесятых годов я говорю – не доверяйте никому старше 30. А как же ты, они говорят мне. У меня нет возраста, отвечаю я. Я могу сидеть с ними на траве в парке, после рок-концерта, передавать косяк и говорить о Кастанеде.

Я люблю своих сыновей – старший учится в Нанкине таоистской философии, младший – в Стокгольме социологии. У меня есть с ними общий язык, и за это я навсегда обязан их матери, маленькой шведке.

Я не люблю Америку. Я не люблю ее политику, армию, то, что она называет искусством. Я считаю, что влияние Америки – подлинная чума ХХ века. Она выросла на крови убитых индейцев и отравлена рабским потом негров. Душу ей сварганили в лабораториях ЦРУ. Но я друг ее изгоям. Мой любимый американский режиссер – Джим Джармуш, и еще Джон Уотерс.

Я люблю Россию, старую Владимирско-Суздальскую Русь, и моих русских друзей по газете “Завтра” и по журналу “Наш Современник”. Я горжусь тем, что в Союз Писателей СССР меня рекомендовали мои друзья Куняев и Лев Аннинский.

Я давно живу в Яффе на берегу моря, и люблю ее пестрое население. Люблю купаться утром и вечером. Люблю и старый Иерусалим, где меня знают все торговцы и разносчики, и кричат мне “Ахалан, Шамир”. Мое любимое место в Иерусалиме – двор мечети Харам аш-Шариф, где всегда дует благодатный ветер. Рано утром, ни свет ни заря, люблю стоять в храме св. равноап. Марии Магдалины и слышать молитву монахинь. А по еврейским праздникам я еду в импровизированную синагогу в Катамоне, где все хором поют “Леха доди”, и это всегда возвращает мир моей душе.

Я по-прежнему люблю революцию. Ненавижу буржуйство, больше всего – самодовольное буржуйство. Или аристократ – или крестьянин, на худой конец – люмпен.

Я обожаю праздники, и могу проехать тысячу километров, чтобы попасть на праздник. Среди самых лучших – Семана Санта в Севилье, Благодатный Огонь в Храме Воскресения в Иерусалиме, Полнолуние августа в храме Мие, цветение сакуры на горе Иошино, майские танцы в Швеции.

Я люблю женщин, пока они не обуржуазились. Не люблю – Маргарет Татчер и Голду Меир, этих символов буржуазности. Люблю панкисток и путешественниц, которые ходят по горам и не боятся поездов Индии.

Но главный роман мой жизни – это роман моей Души и Бога.