Стенд безопасность дорожного движения Сигналы светофоров

Субкоманданте Маркос

Другая география

 

Вавилонская башня – между чужими нарядами и макияжем

Век XXI. Новый век повторяет привычки своего предшественника – политические предложения строятся на подчинении или исключении других. Что нового? Как и раньше, сегодня прибегают к войне, лжи, притворству, смерти. Власть заставляет повторяться одну и ту же историю и пытается убедить нас в том, что на этот раз все будет по-другому.

Подготовленный неолиберализмом проект переустройства мира – ни что иное как повторение попытки построить Вавилонскую башню. Согласно рассказу о Сотворении мира, люди, решившие подняться до небес, договорились осуществить неслыханный проект – построить башню такой высоты, что достигнет неба. Христианский бог наказал их за эту гордыню разнообразием. Люди, говорившие на разных языках, не смогли продолжить строительство и отказались от этой затеи.

Неолиберализм претендует повторить то же самое, но не для того чтобы достичь невозможного неба, а с тем, чтобы окончательно избавиться от разнообразия, которое считает проклятием, и чтобы обеспечить бесконечность и неизменность сложившейся в мире власти. Мечта о вечности – величайшее стремление любой власти, известное с самого с начала письменной истории.

Но идея неолиберальной Вавилонской башни обусловлена не только необходимостью достичь всеобщей однородности, требуемой для ее построения. Одинаковость, разрушающая разнородность – это одинаковость в сравнении с одной-единственной моделью. “Сделаемся точно такими же как это”, говорит нам новая религия, религия денег. Люди не должны быть похожи ни сами на себя, ни одни на других, а именнно на эту схему, которую навязывает тот, кто их подчиняет себе, кто правит ими, кто находится на вершине этой башни, именуемой современным миром. Внизу находятся все отличные. И единственное равенство, допустимое на нижних этажах – это равенство в праве отказаться от этих отличий или пожизненно стыдиться их в случае отказа от отказа.

Новый бог денег повторяет немного переделанные изначальные проклятия: да будет осужден другой, отличный. В роли ада – камера или могила. Бум роста прибыли крупных транснациональных корпораций сопровождает обычно бум роста количества тюрем и кладбищ.

В строительстве этой новой Вавилонской башни, одна из главных задач для всех – учтивость и предупредительность по отношению к тому, кто командует стройкой. А тот кто командует, делает это только за счет того, что компенсирует нехватку правоты избытком силы. Приказ состоит в том, чтобы все цвета загримировались и окрасились в тусклый цвет денег, или же остались каждый при своем цвете только покрытые мраком стыда. Макияж или чужие наряды. То же самое – для гомосексуалистов, лесбиянок, мигрантов, мусульман, индейцев, “цветных” людей, мужчин, женщин, детей, стариков, инвалидов и прочих, именуемых в разных местах мира “другими”.

В этом и состоит проект глобализации – превратить планету в новую Вавилонскую башню. Во всех отношениях. Однородную в по своему образу мысли, по своей культуре и по своим эталонам. Под началом того, чьи аргументы не в правоте, а в силе.

Если в предысторической Вавилонской башне единогласие было возможным благодаря общему слову (один язык), то в неолиберальной Вавилонской башне консенсус приобретается при помощи аргументов силы, угроз, преступлений, войны.

Поскольку жить в мире – значит сосуществовать с другим, стоящий перед нами выбор невелик и состоит из двух вариантов: подчинять или подчиняться. Но для варианта первого квоты закончились и членство в нем передается по наследству. Зато для того, чтобы подчиняться, всегда достаточно вакансий и единственное предварительное условие – отказ или сокрытие собственных различий.

Но есть отличные, отказывающие это сделать. Для тех, кто живет в башне и не находится на вершине есть достаточно форм наказания этих “неадаптированных” - осуждение или безразличие, цинизм или лицемерие. По законам неолиберальной башни, возможность признания различий наказуема. Единственный разрешенный путь – подчинение.

Национальное государство в современную эпоху – это карточный домик на неолиберальном ветру. Местные политические верхи делают вид, что у них есть право принятия решений насчет формы и высоты этого строения, но экономическая власть уже давно перестала интересоваться их игрой и дает местным политиками и их последователям возможность развлекаться… этой не принадлежащей им колодой карт. В конце концов – единственная интересующая их стройка – это новая Вавилонская башня и пока им хватает сырья для ее строительства (т.е. разрушенных и заселенных смертью территорий), прорабы и комиссары национальных политик могут продолжать свой спектакль (который, правда, один из наиболее дорогих и наименее популярных в мире).

В строительстве новой башни архитектура – война для отличных, камни – наши кости и раствор – наша кровь. За личиной великого архитектора скрыт великий убийца (который не называет себя “Богом” только чтобы избежать обвинений в ложной скромности).

В библейском рассказе христианский бог наказывает гордыню людей разнообразием. В современной истории власти, бог – не более чем агент паблик релейшенз войны (которая может называться современной исключительно благодаря числу мертвых и квоте разрушений производимых в минуту).

 

II.- География слов.

Кажется, совершенно неважно, когда закончилась предыстория – три года или 20 веков назад. Там, наверху, те кто являются одновременно властью и роком, задались задачей убедить нас в том, что несмотря на все на свете календари, всегда повторяется одна и та же история. Уничтожение отличного – всегда модно и современно. И хотя в принципе, нет никакого существенного отличия между катапультами Римской империи и “умными бомбами” Буша, сейчас технологический прогресс выполняет роль нового капеллана оккупационных войск (пытается придать черты благодеяния преступлениям) и театрального декоратора (бомбардировки по телевидению превращаются в “потрясающее” пиротехническое шоу – цит. CNN)

Независимо от того, замечаем это мы или нет, власть создает и навязывает новую географию слов. Названия остаются теми же, но называемое изменилось.

Так, ошибка является политической доктриной, а правота становится ересью. Отличный является сейчас противным, а другой – врагом. Демократия – это единогласие при подчинении. Свобода – это только свобода скрыть наши различия. Мир – это пассивное подчинение. И война – это сегодня педагогический метод изучения географии.

Там, где не хватает аргументов – вовсю расцветают догмы. Догма сначала поддерживает цель, после изменяет ее и наконец превращает ее в рок. В бинокль власти виден всегда один и тот же горизонт, вечный и неизменный. Линза власти – это зеркало. Отличное всегда будет неожиданным и неожиданное всегда будет вызывать страх. И страх всегда будет источником догмы для подавления неожиданного. В бинокль власти мир является плоским, враждебным и грязным.

Если государственный деятель не может войти в историю своими гуманитарными деяниями, он войдет в нее своими преступлениями. История власти, таким образом, повторяется – вчерашние “великие вожди” сегодня являются средоточием всех низостей и вероломства. И сегодняшние “просветвленные Богом” завтра станут еретиками.

Согласно современной государственной теории, люди рождаются разными. Их внедрение в общество осуществляется путем образовательного процесса, который привел бы в ужас администрацию самого строгого из исправительных домов для несовершеннолетних. Усилия всего государственного аппарата направлены на “выравнивание” человека, т.е. на приведение его в максимальное соответствие требованиям правящей власти. Уровень его общественного успеха измеряется, таким образом, согласно тому насколько он близок или далек от существующей модели. Однородность эта заключается не в том, чтобы мы все были равны между собой, а в том, чтобы мы все в равной степени старались быть похожими на эту модель. А моделью является тот, кто полностью подстраивает себя под власть. Гегемония этой власти заключается не только в том, что лишь она одна правит, но и в том, что все мы изо всех сил стараемся ей подчиняться.

И суть такой однородности именно в этом – не у всех нас есть одни и те же богатства (не говоря уже о том что немногие обладают ими за счет многих), не у всех - одни и те же возможности, но у всех нас – один и тот же хозяин и одно и то же стремление к подчинению ему (что является одной из форм сказать “служению ему”).

Когда нам сравнивают общество с семьей и говорят нам, что должны существовать правила совместной жизни, “забывают” обычно, что проблема как раз в “этих” определенных правилах. И здесь слова начинают изменять свою географию и обозначают уже не то, что обозначали раньше, а то чего хочет от них власть.

В определенный момент современной истории законность замещает легитимность и когда законность нарушается теми, кто сверху, это значит, что законы должны быть переделаны. Когда же законность нарушается теми, кто снизу, законы должны быть применены… чтобы наказать нарушителя.

 

III.- География власти

Для географии власти мы рождаемся не в какой-то части света, а с возможностью или без возможности доминировать какую-то его часть. Если раньше аргументом превосходства была принадлежность к определенной расе, то сегодня – это принадлежность к определенной географии. Живущие на севере, живут не на севере географическом, а на севере социальном, то есть, находятся вверху. Те, кто живет на юге, находятся внизу. География упростилась до двух понятий – верх и низ. Верхнее место узко и в него мало кто помещается. Место нижнее настолько просторно, что охватывает любой уголок планеты и готово вместить все человечество.

В современной Вавилонской башне обществом высшим считается не то, в котором больше научных, культурных и артистических достижений, лучшие условия жизни и более гармоничное сосуществование, а то, которое завоевывает другие.

В современную эпоху власть ведет многочисленные захватнические войны. Говоря “многочисленные”, я имею ввиду не “многие”, а “в разных местах и в разной форме”. Поэтому, мировые войны сегодня являются более мировыми, чем когда бы то ни было.

И если победитель всегда остается одним и тем же, побежденных оказывается все больше и находятся они в самых разных местах. Даже пространства присваивают себе бомбовые аргументы – те кто сбрасывает бомбы, находятся на севере, “вверху” башни, те же, на кого ни падают, находятся внизу, на юге.

Но меняют географию не бомбы. Бомбы изменяют лишь передел географии, контроль над ней. Здесь, на этом пространстве, исчерченном точками и стрелками, сегодня правит один, а завтра будет править другой. Это называется “геополитикой”. Географические карты указывают на самом деле не природные богатства, людей, культуры и истории, а тех или того, кто является хозяином всего этого.

Все человечество для власти – это ребенок, который может быть послушным или непослушным. А бомбы напоминают человеческому детенышу о том, насколько целесообразно быть одним и насколько нецелесообразно быть другим.

Оказывается, что сегодня у иракских гражданских лиц, мужчин, детей, женщин и стариков, и у процветающего североамериканского предпринимателя есть нечто общее. Он производит крылатые ракеты, а они их получают. Армии Соединенных Штатов и Великобритании – это лишь милые почтальоны, объединяющие две столь взаимноудаленных точки. Так что нам остается лишь поблагодарить, таких людей, как Буш, Блэр и Аснар, за то, что они побеспокоились родиться в наше время. Без них современная география была бы просто невозможна.

Но эта война – не против Ирака, или не только против Ирака. Она против любой попытки, в настоящем или в будущем, не подчиняться. Это война против неподчинения, то есть, против человечества. Эта война является мировой, из-за множества вызываемой ею последствий, и, прежде всего, из-за этого НЕТ, которое она вызывает.

 

IV. Судьба Полифема

Трагикомическая ось Буш-Блэр-Аснар и более мелкие мошенники из некоторых западных “демократий”, развязавшие эту войну, уже потерпели свое первое поражение. Они попытались убедить нас в том, что Ирак находится на Ближнем Востоке и не вышло. Как гласит любой уважающий себя географический справочник, Ирак находится в Европе, в Соединенных Штатах, в Океании, в Латинской Америке, в горах юго-востока Мексики и в этом неподчиняющемся всемирном “Нет”, рисующем новую карту мира, где достоинство и стыд превращаются в дом и знамя.

Демонстрации по всей планете подтверждают, кроме всего прочего, что эта война направлена против человечества.

И если кто-то лучше всех усвоил, что Ирак сегодня находится в любом месте планеты, - это молодежь. Пока другие смотрели на карты и утешались, подсчитывая, сколько тысяч километров отделяет Багдад от их собственных домов, молодежь поняла, что цель этих бомб (разрывных и дезинформационных) – не только территория Ирака, но и наше право быть другими.

И когда молодой человек пишет “Нет” на транспаранте, в виде граффити, в тетради, в голосе, он говорит не только “Нет войне в Ираке”, но и “Нет новой Вавилонской башне”, “Нет единообразию”, “Нет единовластию”. Потому что пользующиеся этим “Нет”, как кистью, с этим “Нет” в руках и во взгляде, пишут и предвосхищают новую географию.

Как Полифем, циклоп из греческой литературы, власть превращает ненависть к отличному в свой единственный глаз. Она на самом деле очень сильна и кажется непобедимой. Но как когда-то давно уже случилось с Полифемом, некий призрак, по имени “Никто”, бросает свой вызов сегодняшней власти.

Потому что, когда власть имущие имеют в виду других, они называют из обычно презрительной кличкой “никто”. И этим самым “никем” стала уже большая часть планеты. Если деньги хотят воссоздать мир в виде башни, удовлетворяющей их высокомерие, “никто”, который вращает колесо истории, тоже мечтает о другом мире, но круглом, способном с достоинством, то есть, с уважением, вместить в себя все существующие в нем различия. Не о небе мечты человечества, а о земле.

И таким образом “никто” подтачивает фундамент новой Вавилонской башни.

Потому что земля кругла для того чтобы вращаться.

В мире, который вот-вот родится, в отличие от мира этого и всех предыдущих, чье создание приписывается различным богам, когда кто-то спросит: “кто создал этот мир?”, ответом будет: “никто”.

И чтобы предсказать этот мир и начать его строить, необходимо смотреть в географии времени далеко вперед. Тот, кто вверху, близорук и ошибается, когда путает зеркало с биноклем. Тот, кто внизу, “никто”, пока даже не встает на цыпочки, чтобы предугадать то, что наступит.

Потому что бинокль несогласного не годится даже для того, чтобы увидеть на несколько шагов вперед. Потому что это всего лишь калейдоскоп, где цвета, фигуры и свет, становятся сообщниками и творцами, они – не причиндалы пророка, а помощники интуиции – мир, история и жизнь обретут незнакомые нам пока, но столь желанные нами формы и образ. Через этот калейдоскоп несогласный видит дальше, чем власть имущий в свой цифровой бинокль; потому что несогласный видит завтрашнее.

Несогласные бредут в сегодняшней ночи истории, но это необходимо для того, чтобы войти в утро. Тени не мешают им начинать что-то делать уже сейчас и из этого сейчас начинать создавать собственную географию.

Несогласные не собираются заниматься исправлением ошибок или заново переписывать историю, чтобы поменять слова на слова и провести очередной передел географии, они просто ищут другую, новую карту, в которой будет место для всех слов.

Карту, в которой различия в форме произнесения слова “жизнь” будет зависеть не от того, чьи уста его произносят, а станут частью его общего произношения.

Потому что музыка рождается не из одной-единственной ноты, а из многих, и танец никогда не возникнет из одного –единственного па, даже если его повторять до изнеможения.

Так и мир, который обязательно наступит, будет ни чем иным, как открытым для всех концертом, построенным из слов и множества взглядов в этой, совершенно другой географии…

Из Ирака гор юго-востока Мексики
и глядя на небо, потемневшее от самолетов
и боевых вертолетов Операции Сентинела
Субкоманданте Маркос
Мексика, март 2003 г.
Перевод Олега Ясинского