Немало было в истории человечества (и быть может еще немало будет!) таинственных народов, пришедших неведомо откуда и ушедших неведомо куда, оставив после себя заметный, но малопонятный потомкам след. Этруски и скифы, инки и ацтеки, толтеки и арьи ... К этому списку русский народ пока еще не причислен. Однако уже успел состояться миф о загадочности его происхождения. Где только не велись поиски его легендарных истоков? И среди славянских племен, живших на реке Рось, и у таинственных росичей (или русичей). Кроме чисто славянских корней назывались и скандинавские (варяжские), и даже скифские. Спекулятивными изысканиями разного рода (прежде всего, историко-лингвистическими) обнаруживалась общность между русскими и арьями (арийцами), заселившими некогда земли Индии, этрусками, жившими на территории современной Италии, и даже ... жителями легендарной, воспетой Гомером Трои.

Вопрос национальной самоидентификации русских предельно остро зазвучал в наши дни, когда весь драматичный для России ход событий века ХХ-го губительно сказался на русской нации и сегодня впервые за тысячелетие вплотную подвел ее к грани небытия.

Кто мы и откуда пришли? Естественно, что в лихую годину наиболее привлекательны те национальные легенды и мифы, которые выводят происхождение народа от богов или уж, по крайней мере, от первочеловеков. Поэтому-то в России 90-х, подобно Германии конца 20-х, начала 30-х годов, эта точка зрения наиболее “научно обоснована”, озвучена и обсуждена во множестве книг, статей, конференций и круглых столов. Ясной, хотя быть может и не самой жирной линией она присутствует в средствах массовой пропаганды. А значит – для многих из тех политиков и политиканов, кто искренне или своекорыстно заявляет о своей приверженности национальной идее, эта версия наиболее доступна, понятна, а потому и привлекательна.

Суть интерпретации “Великого языческого прошлого русских” проста и может быть сведена к следующему. Русский народ прямой и непосредственный потомок древнейшего народа, пранарода, жившего то ли на севере Сибири, то ли на севере Европы. Эти люди еще в доледниковый период сумели создать уникальную высокоразвитую цивилизацию, в основе которой лежало органичное единение человека и природы, человека и мира. В этом единстве и заключалось основание силы и власти древней цивилизации. Но внешние обстоятельства (например, резкое изменение климата Земли) внезапно вынудили начать Великое переселение. И потомки древнего народа, то ли арьи, то ли гиперборейцы, мигрировали и заселили и Европейскую часть России, и северную и центральную Европу, освоили Апеннины и Малую Азию и даже, в конце концов, добрели до Индии и завоевали ее. И повсюду, куда бы они ни приходили, вскоре возникал новый очаг, в котором древнейшая языческая культура бережно сохранялась и приумножалась. И этому в большинстве случаев не препятствовал даже процесс ассимиляции мигрантов соседствующими дикими народами.

Такова схема. Из нее как бы само собой вытекает, что если народ русский прямой и непосредственный потомок древнейшей цивилизации, то это не просто народ, а народ-наследник, народ-миссионер, занимающий среди других народов особое и исключительное положение, дающее ему право на превосходство, значимость и власть, право “повелевать и нести культуру”. Словом, почти ничего нового. Однажды национализм с подобной претензией на сверхчеловечество под этим флагом уже выступал. Правда, это было не в России, а в Германии, и семьюдесятью годами раньше.

Однако эта концепции не без уязвимых мест. Прежде всего – отсутствие реально существующей языческой духовной традиции, которая в России была утеряна в течение тысячелетнего господства христианства. В сходной ситуации в начале ХХ века оказалась и Германия, где на какое-то время восторжествовал языческий путь национального возрождения. Там, как и в России, полторы тысячелетия христианской истории также не оставили от традиционного, системного язычества и следа. Преодолеть это смогли реализацией проекта “Аненэрбе”, где было найдено простое решение – оккультизм, – симбиоз традиционного европейского чернокнижия, восходящего к магическим культам Древнего Вавилона и Египта, и избранных фрагментов тантрических учений и культов Индии, Тибета, Китая.

Русским национал-язычникам сложнее. Они лишены и собственно оккультной традиции. А все, что есть, это своего рода “новодел” второй половины ХХ-го века – эклектическая компиляция из мистических учений Индии, Китая и западноевропейского оккультизма. На этом фоне даже “эзотерическая” какофония авторов “Живой этики” может показаться цельным и несокрушимым монолитом. Не имея традиции в прошлом, они объявили себя ее родоначальниками, заявив, что обладают истинным знанием, полученным из первых рук от великих учителей человечества – махатм, и что оно, это знание, является древнейшим и всеобъемлющим, включающим в себя все религиозные и мистические традиции мира.

Такой подход с первого взгляда выглядит привлекательным. Объяви о приоритетном обладании истиной, увязав между собой оккультное учение, освященное именем древней культуры древнего народа, и амбиции другого народа, претендующего на еще большую древность, чем тот первый, да еще считающего себя чуть ли не его прародителем – и вот почти готовая концепция нового “Тысячелетнего царства”. Но чтобы традиция стала именно традицией ее мало придумать. Необходимо, чтобы она еще и адекватно проецировалась в так называемое “коллективное бессознательное”. Иначе говоря, она должна каким-то образом соединиться с тем, что имеется в памяти народа. Поэтому-то в Германии концепцию Третьего Рейха обрамили в идею сверхчеловека, наложили на него яркий образ “белокурой бестии”, созданный Ф. Ницше, и соотнесли с древнегерманским языческим эпосом.

Но дело-то в том, что русский дохристианский героический эпос до наших дней не сохранился. Нет ни его системного изложения, подобного североевропейским “Песне о Нибелунгах” и “Эддам”, индийским “Ведам” и “Махабхарате”, ни даже обрывков легенд и преданий. Напротив, все дошедшие до наших дней русские народные былины, песни, сказы и сказки о героических деяниях богатырей-витязей – и Добрыне Никитиче, и Алеше Поповиче, и Микуле Селяниновиче, и Святогоре, и всей их славной дружине, – повествуют о них, как о христианах, стоящих за Землю Русскую перед напавшими на нее нехристями-язычниками. А славнейший, наиболее знаемый и любимый из этих богатырей, Илья Муромец, и вовсе реально живший русский православный святой.

И это настолько прочно стало частью русского национального мироощущения, что даже не сделалось мишенью для нападок официальной богоборческой пропаганды в недавние советские времена. Вот и приходится теперь “российским Толкиенам” возрождать “древнюю” языческую мифологию: или описывать по-дугински научную “Легенду о Гиперборее”, или реанимировать давно утерянную “Велесову книгу”, сегодня гордо именуемую “Русскими Ведами”.

Статистика упрямо свидетельствует, что пик увлечения новыми нетрадиционными для России идеологическими и религиозными формами, максимально проявившийся в 1991-93 гг., практически сошел на нет. Сегодня даже среди молодежи, не старше 25 лет, более половины уверенно соотносят себя с христианством. Иначе говоря, язычество, как мировоззрение, оказалось привлекательно в той же степени, что яркая обертка заморской конфеты – попробовал и отбросил.

И не стоит обманываться, что русское христианство замешано на язычестве. Изменение качества всегда дискретно. А потому нельзя быть христианином частично – на 30, 50 или 70%. И это всегда проявится в критический момент, в момент личного выбора. Как бы ни были привлекательны в обычное время какие-то ритуалы или символика, от них легко отказываются, дабы не предать душу, которая, как известно, “христианка по природе”. В особенности, душа русская.

Прежде всего, Православие и как вера, и как учение, и как религия является реальной традицией России и русского народа. Глубоко проработанное мистически духовно, интеллектуально, эмоционально, обрядово, оно в сознание русских людей вошло как мера истинности, праведности, добродетели, стало тем, по чему выверяют правильность жизни.

Другими словами, русский народ никогда не существовал как рафинированный этнос, ограниченный одним или даже несколькими близко родственными племенами. С самого начала, это наименование обозначало нацию. И не просто нацию, а нацию имперскую. Молодая, дерзновенная, она возникла в истории вдруг, из ниоткуда – из вечности, словно воплощение предначертанного свыше. И как никакая другая была порождена не столько общностью преходящих земных интересов – военными победами или экономическими выгодами, – сколько единой верой – Православием, с избрания которого началось ее историческое служение, и которое в конечном итоге предопределило ее судьбу.

И в-третьих, Православие, как религиозная традиция, оказалось естественным для русской нации. Естественным не только потому, что к моменту его провозглашения главной религией государства, эта вера уже была известна и в достаточной степени распространена как среди простолюдинов, так и знати. Но, главным образом, в силу того, что эта религия единственная, которая по сути соответствует имперской нации, как духовный источник единства и целостности последней.

Рожденное в империи (правда, другой, Великой Римской) и для империи, Православие изначально противостоит возникновению чувства превосходства одного народа перед другим. Оно уравнивает их и сплачивает в единой семье, “где нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, Скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос” (Кол. 3, 9-11). Это вероучительное отрицание принципиальных этнических различий между людьми представляет собой основу создания внутри империи единой духовной среды, питающей нацию, среды, которая, с одной стороны поддерживает ее целостность, а с другой – максимально благоприятствует включению всякого вновь присоединенного народа.

Другими словами, Православная вера является той духовной средой, которая одна только и может привести в полное соответствие Империю, как форму государственного устройства, и Нацию, как наполняющее ее содержание. В очистительном огне Православия сгорают, переплавляются мелкие местнические амбиции отдельных племен и народов, образуя несокрушимый монолит Нации, организованной в Империю.

История показала правильность выбора, совершенного Св. кн. Владимиром. Как и для Византии, так и для Православной Руси тысячелетие не составило предельного срока их жизни. Зато и иудейский Хазарский каганат, и католическая Священная римская империя, и мусульманские империи, и колониальные империи недавних времен, будучи национально нецелостными, рассыпались, просуществовав исторически весьма недолго.

Однако Православие не только согласует друг с другом Империю и Нацию, центрируя их вокруг себя, но преобразует их в качественно новое состояние. История свидетельствует, что в возникшем триединстве Веры – Империи – Нации невозможен отказ ни от одной из составляющих, ибо это неизбежно приводит к гибели каждой. Приоритет этнических интересов перед национальными погубил Византию и как государство, и как Вселенский центр Православия. Отказ от веры разрушил Российскую империю. А вослед ей готова исчезнуть и русская нация.

Причина этого в необратимости совершенного однажды преобразования. Имперскими становятся национальная идея и образ мышления (менталитет). Переопределяются (и предопределяются!) историческая миссия нации, гео- и хронополитика государства. Трансформируется ценностная система, а вслед за ней и культура. Сегодня сколько угодно можно рассуждать о христианском и нехристианском в русской идее и национальном характере, но такими, какими мы их знаем, они стали уже будучи преображенными и освященными Православием, печать которого несет на себе каждая их черта.