В своем небольшом выступлении мне бы хотелось обратить общее внимание на одно положение, которое попервоначалу было излюбленным предметом критики моих оппонентов, упорно убеждавших меня в том, с чем и сам я всегда был согласен.

Сутью этого утверждения является то, что вера (причем не только наша православная христианская вера, но и любое религиозное мировоззрение или даже любая целостная система убеждений вообще) и права человека лежат в практически непересекающихся плоскостях.

Это вполне понятно, если взять и рассмотреть четыре известные категории, позиционирующие друг по отношению к другу личность и общество, то окажется, что нравственности, как проекции веры в императивную систему оценок собственных действий, т.е., фактически, духовному закону, противостоит императив социальный, так и называющийся – закон.

В отличие от этих двух первичных и безусловных категорий, право и мораль являются и вторичными, и обуславливаемыми. Их можно было бы описать, как зоны компромисса, зоны снисходительности, соответственно, общества к личности (право) и личности к обществу (мораль).

Таким образом, заявленная тема сегодняшнего обсуждения, по большому счету сводится к оценке достоинства человеческой личности христианской моралью и к попытке определить, в каком отношении эта оценка находится к существующей законодательной системе.

Сказанное выше уже само по себе предполагает некоторую методологию того, как это можно было бы сделать. Однако необходимо внести еще три замечания.

Во-первых, нравственность и закон вполне могут совпадать и, более того, обязательно совпадают у господствующей социальной группы, которая через законодательную систему, фактически, пытается навязать всем остальным свою групповую мораль. Т.е. так называемая система ценностей на самом деле является не чем-то абстрактным, размазанным по всему обществу, а соответствует нравственности совершенно определенной политически доминирующей на данный момент партии.

Во-вторых, хотелось бы обратить внимание на то, что сравнение секулярной и церковной систем ценностей не является позиционированием убеждений, господствующих внутри некоторой корпорации, по отношению к морали всего остального общества. Подобная оценка могла бы прозвучать со стороны кого-то, чуждого православному христианству. С нашей же точки зрения, заявляя о подобном сопоставлении, необходимо вести разговор с позиции нравственности тех, кто остался со Христом, и тех, кто против Него восстал. (А что же такое «секуляризация» с точки зрения Евангельского «кто не со Мною, тот против Меня; и кто не собирает со Мною, тот расточает» (Мф.12:30)?).

И, в-третьих, если человеческая личность с христианских позиций имеет абсолютную и безусловную ценность, то в секулярном мире права и свободы, присущие индивиду, являются и условными, и относительными. А потому и дискутируемыми. Что позволяет судить, что в нравственности «социального гегемона», и то, и другое – как бы он свою позицию не декларировал – на самом деле вторично и малозначимо. И это сегодня хорошо видно «новом мировом порядке», т.е. в той социальной системе, которая воздвигается на наших глазах.

Но дискуссия, тем не менее, повторюсь, возможна, и ее необходимо безотлагательно вести, ответив самим себе на ряд вопросов и переформулировав свои ответы в требования различной степени категоричности к законодателю.

Собственно, вот они, наиболее актуальные сегодня:

1. Морально ли с христианской точки зрения проводить реформы в режиме «шоковой терапии», сознательно идя на разорение и создание условий несовместимых с жизнью для не менее, чем двух третей населения страны? Примером последних таких «модернизаций» могут служить коммунальная реформа, реформы здравоохранения и образования.

2. Морально ли с христианской точки зрения осуществлять так называемую «заместительную демографию», вымаривая коренное население страны и заселяя опустошенные территории выходцами из Азии и Африки?

3. Морально ли с христианской точки зрения превращать страну в подобие зоны строго режима, требуя, чтобы каждый перемещающийся внутри нее непрерывно удостоверял себя, как подозреваемый уголовник, посредством своих биометрических характеристик?

4. Морально ли с христианской точки зрения требовать, чтобы всякое человеческое существо, обращаясь к официальному чину, называла себя, как тварь безликая, как узник Дахау и Освенцима, исключительно идентификационным номером?

5. Морально ли с христианской точки зрения проводить политику сознательного демонтажа национального государства, т.е. того Отечества, которое прежде благословлялось защищать не жалея ни сил, ни даже самой жизни?

Естественно, это лишь малый перечень того, о чем следовало бы говорить твердо и принципиально, требуя корректировки законов. Сюда следовало бы добавить и политику сознательного растления детей посредством специальных технологий массового воздействия, и насаждение через пропаганду содомии и всякого рода разврата, и сознательное поддержание народов в состоянии наркотического полуопьянения. И много еще чего, что принес нам «новый мировой порядок», принесла так называемая «глобализация». К которой, кстати, тоже давно следовало бы общецерковное отношение.