Н. В. — Галина Александровна, Вы принадлежите к старшему поколению русских ученых-лингвистов. Более 40 лет Вы отдали служению русскому языку, русской культуре, русскому народу, Отечеству. Многие годы, после академика Дм. Ник. Шмелева, Вы возглавляли редакционную коллегию «Словаря русского языка ХI-XVII вв.», заведовали Отделом исторической лексикологии и лексикографии Института русского языка им. академика В. В. Виноградова РАН, в 1989 г. с новым научным комментарием переиздали роскошный словарь И. И. Срезневского — «Материалы для словаря древне-русского языка», совсем недавно переиздали «Академический словарь русского языка», который выходил в 1789-1794 гг. под патронажем Е. Р. Дашковой, Председателя Академии Российской, и за эту работу награждены орденом св. кн. Ольги. В последнее время наша культурная общественность выражает вполне обоснованную обеспокоенность состоянием современного русского языка, манерой речи, стилем, искусственным внедрением через средства массовой информации низких жаргонизмов, бездумным оперированием американизмами, стремлением так называемых литераторов ввести в разговорно-письменный обиход ненормативную, непечатную лексику и проч. Всё это, так сказать, «новые тенденции», а по сути — чужие. Ибо язык любого народа — его душа, его природа, и когда речь идёт о разрушении национального самосознания, об этноциде первый удар наносится именно по родному языку того или иного племени. Между тем как для русского человека всегда было важным благочестие во всем, и, прежде всего, это выражалось в языке, «великом и могучем», ибо всякая брань есть хула на Бога. Характерной особенностью русской речи русских (ибо на русском языке кто только не говорит!) было и, пожалуй, остается обширное употребление уменьшительно-ласкательных имён (деминутивов). Мы скажем; «Не хотите ли чайку, сырку, конфетку», «пожалуйте Вашу ручку», «бабушка и дедушка», «тётенька и дяденька», «сельцо», «лесок», «берёзка», «миленькая собачка»... Кстати, превосходно эту особенность русского мировидения отобразил И. С. Шмелёв в своем романе «Няня из Москвы»

Г. А. — Да, действительно, в настоящее время состояние русского языка оставляет желать много лучшего. Напомню, кстати, что «язык» по-славянски — это «народ». Вот у меня в руках последняя книжка Ковада Раша «Дозор русистов», посвящена она «светлой памяти Олега Николаевича Трубачёва и всех подвижников русистов». Замечательный эпиграф из В. И. Даля подобрал автор к своему сочинению: «Я полезу на нож за правду, за Отечество, за русское слово, язык». Эти слова должны быть заповедью для всех наших просветителей, писателей, журналистов, актеров, политиков и прочих общественных деятелей и, конечно же, для телевидения и радио, которые как раз много грешат разного рода чужесловием. Радио просто невозможно слушать — настырно насаждается вульгарная нерусская речь, жаргон, звучат чужие интонации, фонетика запредельная — т. е. настойчиво внедряются развязные стереотипы речи, которые, проникая в сознание, незаметно изменяют его, оскверняют, искривляют мысль, разрушают психику, культивируют агрессивность и т. д. Создается впечатление, что делается это специально, что кому-то очень хочется опустить наш народ до пещерного уровня. Между прочим, разрушению национальной культуры способствует и введение в школах единого госэкзамена. Я смотрела разработки по русскому языку, Боже мой, там столько ошибок. А по русской литературе, истории! Нужно просто угадать требуемый ответ, потому не стоит читать ни Пушкина, ни Лермонтова, ни Гоголя, ни Гончарова, Толстого, Тургенева… Просто угадать — но не понимать, о чем же писали лучшие русские люди, что переживали, о чем страдали, чему учили нас, как складывалась великая история России, кто наши народные герои! То есть окончательно обрубаются корни, а крона дерева без корней быстрёхонько засыхает. Это преступление против нашего будущего, против молодёжи, которая волею чинуш просто бессовестно обкрадывается.

В последние годы я читаю спецкурс «Словари и энциклопедии в языковой культуре народов» в Свято-Тихоновском богословском университете. Я словарник, лексикограф и, конечно, когда просматриваешь книги в магазинах или читаешь какие-то книжные сообщения, невольно срабатывает профессиональная привычка, и взгляд буквально цепляется за слово «словарь» или «энциклопедия». Так, привлекло меня заманчивое название «Энциклопедия русской души», «роман с энциклопедией», как уточняет автор, Вик. Ерофеев, в подзаголовке. Пролистаешь книгу, как будто бы есть подходящие для этого жанра названия: «Русская правда», «Домострой», «Труд», «Книга», «История», «Лишние люди», «Соборность», «Интеллигенция», «Философия общего дела», «Стыд и срам», «Гражданин мира»… и даже «Иисус Христос», а последний обрывок — «Новый Бог», что-то интригующее. Но не дай Бог углубиться в одну из этих статей! Хоть в одну из этих статей! Потому что видишь, что это и само извращение жанра, что здесь пустопорожний человек говорит о том, о чём не имеет никакого представления! Словно глумливый «мелкий бес» искажает нашу русскую культуру, да ещё говорит о никчемности русских людей. Пустопорожний человек!

Например, в статье (так в словарях и энциклопедиях), а по сути, в каком-то обрывке, клочке текста под названием «Русская правда» он пишет: «Основная мерзость русской жизни — не хамство, даже не отношение к человеку как к г…у, но негласное согласие на продолжение недостойной жизни и стремление к её оправданию. В умении всё оправдать заключается русская п р а в д а». Он делает дикие для культурного читателя выводы; вообще в сознании русского человека это словосочетание немедленно вызывает ассоциацию с Законником Ярослава Мудрого, правовым кодексом Древней Руси. Аллюзия в данном случае налицо, ибо в нашей текстовой культуре это закрепленный факт. Но такая аллюзия расценивается однозначно — кощунство! глумление над русской историей!

Слог автора примитивен, полон неприличных слов. Обратите внимание — мы в цитате опустили фрагмент низкой лексики, поставили многоточие. Не то у Ерофеева, он, как говориться, режет правду-матку прямо в глаза: всё полностью пропечатано, мат-перемат; в этом тексте есть страницы, где процентов 10-15 занимают матерные слова. И что это такое?! И это вы называете «русской литературой»? А себя именуете «русским писателем»? Да полноте, не питайте иллюзий! Не всё, что пишется на русском языке, притом с использованием низкого лексического регистра, относится к русскому, тем более к великой русской литературе, которая продолжает воспитывать и Европу, и Америку, и Китай… Мало ли кто пытается писать по-русски! Да не у всех получается! У Ерофеева очень бедный язык, опрощенный, серый, вялый — далеко не русский. Будто пишет какой-то двоечник-недотёпа, к тому же инородец. Так же бедна и ущербна мысль. Ну, посмотрите, ещё обрывок «Кто виноват?»: «Накопление описаний составляет культуру. У русских большое количество описаний. Это — русская литература. Непонятно, однако, почему, несмотря на большое количество описаний, русские не набрались культуры» (51). Интересная, такая своеобычная, прямо скажем, «энциклопедическая» трактовка понятий «культура», «русская литература». Весьма оригинально, видно, полагает г. Е.! Да, удивительно примитивен слог и узок интеллект выпускника филологического факультета Московского университета! Будто лишь ПТУ у литератора за плечами.

Н. В. — Вы назвали сейчас Ерофеева «литератором». И невольно мне вспомнился один таковой из романа И. С. Тургенева «Отцы и дети». Помните, некто Ситников, сынишка винного откупщика, лебезящий перед Базаровым, этакий пустейший человечишко. А в эпилоге писатель, что называется, окончательно припечатал его: «С такими-то двумя-тремя химиками, не умеющими отличить кислорода от азота, но исполненными отрицания и самоуважения, да с великим Елисеевичем Ситников, тоже готовящийся быть великим, толчется в Петербурге и, по его уверениям, продолжает “дело” Базарова. Говорят, его кто-то недавно побил, но он в долгу не остался: в одной темной статейке, тиснутой в одном темном журнальце, он намекнул, что побивший его — трус. Он называет это иронией. Отец им помыкает по-прежнему, а жена считает его дурачком... и литератором» (курсив мой).

Похоже Вик. Ерофеев тоже пытается продолжать «дело» своего однофамильца, незабвенного Венедикта Ерофеева. Однако, стоп. Там был талант, интеллектуальный потенциал, боль, страдание, там была мысль, острота видения, сатира и горькая любовь к своему народу, мученичество. Любопытны, между прочим, и следующие факты из жизни покойного писателя. Однажды, а было то 4 февраля 1987 г., его пригласили в Дом архитектора на литературный вечер — из прозаиков должны были выступать Е. Попов и Виктор Ерофеев. «Выступление своего “однофамильца” Венедикту очень не понравилось, — как сообщает биограф, — и, ни с кем не попрощавшись, он уходит с первого же отделения вечера» (Летопись жизни и творчества 1938-1990, интернет). В другой раз уже тяжело больному Венедикту Вас. предложили поучаствовать в «Вечере двух Ерофеевых». Первая реакция писателя — отказ, но, поддавшись на уговоры жены, все же, в конце концов, он согласился, и акция состоялась в клубе «Красная Пресня» 30 апреля 1988 г. «Зал на 700 человек почти полный. Первое отделение с Виктором Ерофеевым прошло довольно тускло» (там же). Забавный случай — вот так на хребте талантливого Венечки, которого в самиздате уже читала вся страна (поэма «Москва-Петушки» пользовалась бешеной популярностью), ввозили в литературу «прозаика» Витю Е, который, однако, не забыл пнуть покойного однофамильца в своей «энциклопедии», обозвав «учёным алкоголиком из Петушков» (157). Конечно, устрой организаторы тогда сольный вечер оного Вити — мало кто пришел бы! Да и теперь вряд ли кто из уважающих себя людей откликнется на его тощие призывы. А «голый король» куражится ещё и на радиостанции «Свобода», где с 2004 г. ведет рубрику «Энциклопедия русской души»; а на ТВ — убогенькую, но авторскую программу «Апокриф», так что смиренные налогоплательщики могут за свои деньги раз в неделю насмотреться на русофоба, целый час смотри, в ус не дуй.

А вот, взгляните-ка, до чего ещё горе-литератор додумался в своей «энциклопедии»:

«Русских надо бить палкой.

Кровавое воскресенье -- национальный праздник.» (167-168).

Вот так фейерверк! Прямо афоризмами мечет! А не есть ли это призыв к национальной розни, а не есть ли это вызывание ненависти по национальному признаку, а не есть ли то призыв к геноциду русского народа?! Есть, ещё как есть! Надеемся, что за это перед законом придётся отвечать автору. Но и защитники у него, конечно, тоже есть. Они гундят, мол, это не автор, это его герои говорят. Какие такие герои? Это очередной клочок из «энциклопедии» под названием «Кровавое воскресенье», и мы процитировали его полностью! И всё это он вещает на весь мир через «Свободу», да, да, сейчас и вещает!

Г. А. — В связи с этим в памяти всплывают «перлы» идеологов гитлеровского фашизма. Ну. скажем, Гиммлера: «Русский народ должен быть истреблён на поле битвы или же поодиночке. Он должен истечь кровью» (Википедия, интернет). Можно привести и другую параллель, например из СС-овской брошюры «Der Untermensch»: «Недочеловек… лишь подобие человека… находящееся в духовном отношении гораздо ниже, чем зверь. В душе этих людей царит жестокий хаос диких, необузданных страстей, неограниченное стремление к разрушению, примитивная зависть, самая непрекрытая подлость» (Там же). А вот и «мысль» г. Е.: «Русский народ в чём-то уязвительно неуникален. Он похож на другие архаические народы Азии, Латинской Америки, Африки своей близостью к животному миру» (32); или: «В России по определению нет ни одного честного человека. <…> Россия состоит из кротких людей, способных на всё» (38); а вот и ещё похлеще, до такого и нацистские идеологи не додумались: «Русские — позорная нация. Тетрадка стереотипов. <…> По своей пафосной эмоциональности, пещерной наивности, пузатости, поведенческой неуклюжести русские долгое время были прямо противоположны большому эстетическому стилю Запада — стилю cool» (46, далее до смешного примитивные рассуждения г. Е. о «достоинствах» этого стиля); «… русские могут “заспать” другие народы, как свинья — своих детей, и на утро даже не почесаться» (54). «У русских, — изголяется “мелкий бес”, — нет жизненных принципов. Они не умеют постоять за себя. Они вообще ничего не умеют. Они ничего не имеют. Их можно обдурить. <…> Русский невменяем. .. С простым русским надо говорить очень упрощённо. Это не болезнь, а историческое состояние» (72). Цитаты подобного рода можно долго продолжать. Собственно вся книжонка — это какой-то бред сильно закомплексованного существа, как и измышления нацистов о славянах вообще. Заметим попутно, что в германской Германии очень сильная, замечательная славистика!

Н. В. — Да, эти «ефремки», ущербные от рождения, сразу, с момента своего появления на свет, пожалуй, даже бессознательно, испытывают ничем не истребимый в дальнейшем удар комплекса от явления своего в огромном море великих народов, лучше бы им, несчастным, в луже родиться или в болоте каком.

В опусе Ерофеева повествование ведётся от первого лица, есть тут ещё некто Серый, герой-собеседник, образчик «русского человека», по мнению автора. Весьма симптоматично, что именно серого выбрал себе в наперсники литератор — ибо с русским он попросту не сладит. Итак, главный герой — некто «я», по многим признакам — это художественный (как неуместно в данном контексте это слов, но, поморщившись, оставим) образ автора. Похоже, книжонка автобиографическая, в смысле жизни нутра (не пишет перо — души) г. Е., ну, может квазиавтобиографическая, допустим. Но в таких произведениях, по законам литературы, обычно герой психологически тождественен, равен автору, даже если события суть плод его буйной фантазии. Поговаривают, что-де «роман» фантастический. Ан, нет, не тут-то было. Например клочок «Я люблю смотреть, как умирают дети» (кстати, у г. Е. без кавычек, Маяковский покою не даёт, покусился и на этот бред Идиота Полифемовича — так прозвали будущего поэта в гимназии) уже был самостоятельно в 1997 г. опубликован за подписью В. Ерофеева в «Общей газете» .(какое-то базарное название); в этой книжонке собраны в основном уже ранее опубликованные «эссе» бедолаги-автора, разумеется, за его подписью.

Г. А. — Да, Вы знаете, после этой книжонки, как говорится, руки хочется вымыть. Взгляните, какую аннотацию поместил автор на титуле: «Русский состоит из “ничего”, которое включает в себя “всё”. Русский считает, что ему ничего не принадлежит. Русский считает, что ему принадлежит весь мир. При внешней мягкости и певучести России, при её бабьем обличии, любви к кефиру, в этой стране живёт население с чудовищным аппетитом. Вчера — всё, сегодня — ничего, назавтра — снова всё». Вот я листаю страницы, и создаётся впечатление, что г. Е. не способен писать связно, не способен писать большие тексты, а уж о глубокой мысли тут и мечтать нечего.

Н. В. — Помните, как В. В. Розанов сказал о героях «Мёртвых душ» Гоголя: «мысли у них не продолжаются», просто потому что здесь нечему продолжаться. Ведь есть такой тип разорванного сознания, но далеко не русский, когда человек не может серьёзно и вдумчиво рассуждать, анализировать, а так скользит по поверхности, то, что мы, русские, называем верхоглядством или шапочным знакомством с какой-либо проблемой. Впрочем, и сам автор признаётся в этой своей беде, и вот что он пишет: «Русский — радикально неисторичен, и в этом — его самобытность. Он всё время сбивается и, начав об одном, говорит о другом, не держит мысль. Видимо, он боится мысли. Не справившись с миром, он гадит в мире. Он антиэкологичен. Мир превращается в помойку, и если бы не власть, русский бы уже давно утонул в отходах. Он — механический богоносец» (124). Вик. Е. иступлённо в своём «романе» называет себя русским, — и почему они все хотят быть обязательно русскими? — да будьте самими собою, гг. Настырно бьёт себя в грудь — я русский. Вольнo ему. Так вот это и есть, в случае такого «русского», как г. Е., так сказать самопризнание. Можно только похвалить за откровенность.

Г. А. — Кстати, вернёмся к началу нашей беседы, мы говорили о разрушении культурного потенциала нации. А вот что пишет г. Е. : «Надо сознательно идти на кастрацию русского элемента. Народ падок на дешёвую демагогию. Не надо ничего выдумывать особенного. Надо обманывать наглыми средствами. <…> Русским не надо давать слишком много образования. Достаточно церковно-приходских школ. Не надо выпускать за границу. Сволочь должна сидеть дома» (75). Экая фашистская психология! Ну, что тут сказать? Кажется, автор пишет из «желтого дома», налицо душевная болезнь.

Н. В. — Нельзя с Вами не согласиться. Да и сам он в этом признаётся: «Я люблю глумиться, изводить людей. Но я помогу, если что. Я хочу, чтобы уважали моё состояние. У меня, может быть, тоска на душе. Тоска — это заговор “всего” против меня» (62-63). Вот, оказывается, какая беда с г. Е., да, именно с автором, а не с его «героями». И никто ему, бедному, не польёт на голову холодную воду, и не узнает он, касатик, что «у алжирского бея под самым носом шишка». «Тьма египетская» плотно накрыла рассудок литератора — весь текст г. Е. тому свидетельство. К примеру, в клочке «Диалектика» находим любопытное определение русского языка. «Сначала я не догадывался о существовании Серого. <…> Серого я стал впервые чувствовать через язык. Русский язык — царство Серого» (76). Трудно не согласиться с г. Е., ибо тот язык, на котором он изъясняется и ошибочно, по неведению, не от злого умысла, мнит русским, точно «… какого-то светлосерого цвета, какой бывает только на старых мундирах гарнизонных солдат, этого, впрочем, мирного войска, но отчасти нетрезвого по воскресным дням».

Г. А. — Вы вспомнили сейчас поэму Гоголя «Мёртвые души», очень кстати. Сам-то г. Е. весьма удачно вписывается в галерею персонажей оного романа. Пожалуй, пострашнее Плюшкина с «деревянным лицом» будет — этой, по выражению писателя, «прорехи на человечестве». Но куда тому «странному явлению» до модного литератора. Прав, тысячу раз был прав Розанов, когда говорил: «Писателишки ведут:

— К разрушению России.

— К разрушению Церкви (не к исправлению недостатков, коих больше, чем песка в пустыне, о нет: а к её небытию).

— К разрушению вообще идеализма, идеалов».

Н В. — Уж насчёт разрушения идеалов г. Е. постарался. Поглумился всласть и над великим народом русским, русской культурой, и над литературой, и над нашим языком, и над историей Государства Российского. Думаю, здесь уместно вспомнить слова Пушкина: «Безнравственное сочинение есть то, коего целию или действием бывает потрясение правил, на коих основано счастие общественное или человеческое достоинство» (выд. — Н. В.). Увы, но для убогого литератора остается лишь одна возможность привлечь к себе внимание — это эпатаж. А вот некто в интернете (www.biograph.ru|bank|erofeew_w htm) намаракал такую благостную «творческую» биографию писаки, не преминув упомянуть и о мелочных почестях модного литератора (премии, награды, лекции в американских и европейских университетах и, о, ужас! он заведует кафедрой русского языка и литературы в новоиспеченном Международном университете [sic!] в Москве); так вот этот некто рекомендует нам отнестись к клочкам «Энциклопедии» г. Е. следующим образом: «Многими читателями эти тексты воспринимаются как проявление нелюбви (выд. — Н. В.) к России. Между тем, в них автор с иронией, переходящей в самоиронию, предлагает читателям разобраться в самих себе (?! — Н. В.), изжить собственные комплексы, найти новые возможности (чего? — не уточняется. — Н. В.)».

Г. А. — Наугад сейчас раскроем книжонку, и вот, «разбираясь в себе» и «изживая комплексы», читаем — «Радость чужому горю»: «Во все времена люди радовались чужому горю. Но многие народы научились это скрывать. Только не русские. Русских не остановит смерть. Они (очень характерно для ”русского” г. Е это “они”, такое размежевание автора с русскими; в его тексте это сплошь и рядом; всё же проговаривается, что нерусский — Г. А.) не считают смерть достаточным поводом, чтобы закончить сведение счётов. Они и о покойнике скажут страшные гадости»(151).

Н. В. — Заметим, что в последнее 20-летие как раз «дети Арбата» без устали публично поносят что Сталина, что Николая II, что Иоанна Васильевича Грозного… Только русских-то как раз среди них и не слыхать! Путается всё время г. Е., что-то постоянно нам приписывает чужие подвиги! Кстати, сам вовсю пинает покойников, да ещё и знаменитых.

Г. А. — Пожалуй. Но продолжим чтение: «Отличительной чертой русского является его способность делать гадости. Вообще — гадить. У русского кругом все виноваты. Он человек хмурной» (152). Или, вот например, вещает «лирический герой» г. Е.: «Я рассказал ему [Серому], что Россия — азиатская ж… . <…> Я с детства знаю, что Россия — азиатская ж… » (165). Или ещё перл: «… с Россией никогда не договоришься. Слишком много г… в неё слито» (63). Ну, просто какое-то помрачение рассудка у автора. А уж какое впечатление все эти «достижения мысли» г. Е. вызовут у иностранного читателя, особенно настороженно относящегося к России и русским, можно представить — он станет закоренелым русофобом! Так, тихой сапой, возбуждая межнациональную рознь, ненависть к русскому народу, и бредут пешеходы «пятой колонны», прячась, например, за титулом «русский писатель», «пытаясь помочь нам изжить всё нехорошее», а лучше просто взять да и вымести поганой метлой всю Россию, пропадай пропадом всё русское.

Конечно, в этой смурной писанине ничего нет от русского, от традиций русской литературы. Они просто нагло и кощунственно попираются. Пожалуйста, красноречивый пример: «У русских всё сырое, непрожаренное, непроперчённое. И лица, и душа, и мать-Земля (верно, это г. Е. кажется невероятно оригинальным — Г. А.). Еду в метро и чувствую, что мне противна эта потная сволочь. Инертная, покорная, прыщавая шваль» (31). Увы, но претендующий на «русского», да ещё «писателя» г. Е., видно, никогда не слыхал о заветах великой русской культуры. Кто только из русских писателей не изображал «униженных и оскорбленных» — и Достоевский, и Лесков, и Шеллер-Михайлов, и Тургенев, и Некрасов… Но как рисовали!

Н. В. — Вспоминается мне в связи с этим известный диалог Обломова с Пенкиным — это ещё один горе-литератор из романа Гончарова «Обломов». Этакий «очень худощавый, чёрненький господин, заросший весь бакенбардами, усами и эспаньолкой. …одет с умышленной небрежностью». Пошлая трескотня его о бумагомарателях (именно к ним принадлежит и герой Гончарова, и сам г. Е.) вызывает у Обломова простой вопрос: «Зачем это они пишут: только себя тешат… <…>

— Из чего же они бьются: из потехи, что ли, что вот кого-де ни возьмём, а верно и выйдет? А жизни-то и нет ни в чём: нет понимания её и сочувствия, нет того, что там у вас называется гуманитетом. Одно самолюбие только. Изображают-то они воров, падших женщин… В их рассказе слышны не “невидимые слёзы”, а один только видимый грубый смех, злость (выд. — Н. В.)…

— Чего же ещё нужно? [— вопрошает Пенкин]. И прекрасно, вы сами высказались: это кипучая злость — желчное гонение на порок, смех презрения над падшим человеком… Тут всё!

— Нет не всё! <…> Изобрази вора, падшую женщину, надутого глупца, да и человека тут же не забудь. Где же человечность-то? <…> — Вы думаете, что для мысли не надо сердца? Нет, она оплодотворяется любовью. Протяните руку падшему человеку, чтоб поднять его, или горько плачьте над ним, если он гибнет, а не глумитесь. <…> Любите его…

— Любить ростовщика, ханжу, ворующего… чиновника… Что вы это?.. — горячился Пенкин. Нет их надо карать, извергнуть из гражданской среды, из общества… (через 150 лет г. Е. распорядится ещё проще: “Русских надо убивать”. В изображении г. Е. все мы с вами — недочеловеки! Как тут опять не вспомнить гитлеровского untermensch’а — Н. В.)…

— Извергнуть из гражданской среды! — вдруг заговорил вдохновенно Обломов… — Это значит, забыть, что в этом негодном сосуде присутствовало высшее начало; что он испорченный человек, но всё человек же… Извергнуть! А как вы извергнете из круга человечества, из лона природы, из милосердия Божия?».

Вот они заветы русского писателя, вот умоначертание русское!!! учись, г. Е. – «филолух».

Г. А. — Похоже, вообще русская литература автору поперёк горла стоит. Ей Богу, и «с Пушкиным он на дружеской ноге», и умерщвленный убийцами всего русского, мученик-поэт Есенин у литератора — исключительно в кабацком контексте; знает бумагомарака, но нужно вымазать, что С. А. Есенин — единственный русский поэт, гроб которого был трижды обнесён вокруг памятника Пушкину на пути в Ваганьково, ибо достоин он был пушкинской славы, как записал в своём дневнике поэт Юрий Лебединский.

Н. В. — Эх! «припряжем подлеца», как говаривал Н. В. Гоголь. Есть в этой лоскутной галиматье — «ерофедии» клочок под названием «Впереди — Иисус Христос». Цитируем «— Верно, — похвалил Серый. Сзади пёс. Впереди Христос. Кто придумал?

—Блок.

— Накормите отрубями…

— Чаадаев! — вскричал Серый. — Щенок!

Чаадаев закрутился, превратился в морскую свинку. Серый захохотал:

— Ладно ошибся! Кто следующий? Победоносцев? Александр Третий? Владимир Ульянов? Пошли вон — в песочницу!

Те стали играть в куличики.

— Так-то лучше, — сказал Серый. — А где Константин Леонтьев?

— Я тута! — сказал Константин Леонтьев.

— Дай прикурить.

Константин Леонтьев бросился с зажигалкой.

— А где твой кореш? —… сказал Серый…

— Кореш?

— Ну, эта противная рожа! Розанов! (Ох и не любят эти “русские писатели” В. В., видно, за “Сахарну” или ещё за что… — Н. В.).

— <…> Веховцы! — заорал Серый. На выход с вещами!

Профессора высыпали на плац

— Ну, что х…сосы? — сказал им Серый. <…> Всех расстрелять…» (134).

Что это? Какой-то страшный сон, косноязычный бред умирающего, шизофрения, наконец? И причём тут русская литература, к которой так жмётся нелепый писака? Его нужно срочно изолировать от нашего наследия, пусть чем-нибудь своим занимается. Понятно, что, кроме развращения нравов, такого рода измышления ничего не несут. Сквернит имена писателей, поэтов, общественных деятелей, русских мыслителей, Государя-Помазанника Божия. Прямо-таки святотатство. Святотатство во всём! Начиная с языка «ерофедии» и заканчивая «художественным» оформлением книжонки. На обложке изумлённый гражданин видит знакомый образ — златоглавого ангела, центральной фигуры Св. Троицы преп. Андрея (Рублёва), но вместо лика Господня из-под шапки волос выглядывает дурная рожа — «ба, знакомые всё лица!» Это же сам г. Е.! — безжизненное. «деревянное» нечто. Нет, не боится оно Бога, но как-то гаденько, нагадивши, выглядывает. Вот такой «многозначительный», по мнению литератора и художника (некто А. Бондаренко), коллаж. Любят они этакое современное прочтение классики, немощные «постмодернисты», а попросту кощунники. Омерзительное нутро своё они уже обнаружили на выставке «Осторожно религия», одним из устроителей которой был брат писаки, Андрей Ерофеев, по неведомым прихотям судьбы заведующий отделом новых направлений живописи в Третьяковке.

Но вернёмся к тексту г. Е. Вы правильно заметили, Г. А., что русская литература ужасно сердит, раздражает «знатока» русской души. Как только ни кощунствует обремененный тяжкими комплексами автор «романа»: раз, и пародия на Пушкина, два, и пародия на Гоголя — ни больше, ни меньше.

« — У нас очень много всяких деятелей, — [вещает наперсник автора-героя Серый]

Ахматову выволокли на порог дома без всякой одежды.

— Народ мудрее власти! — завопила голая храбрая женщина.

Я жадно к ней пригляделся.

— Какое тяжелое заблуждение, — содрогнулся Серый.

— Губители! — возвестила Анна Андреевна.

— Перебить ей нос! — приказал Серый охране. — И одеть потеплее» (135).

Видно, автор прямо-таки любуется своим «виртуозным остроумием», глумится-то он над святыми страницами «Капитанской дочки». Напомню Вам этот отрывок. Уже после казни защитников Белогорской крепости разбойники «вытащили на крыльцо Василису Егоровну, растрепанную и раздетую донага. <…> “Батюшки мои! — кричала бедная старушка. — Отпустите душу на покаяние… Вдруг она взглянула на виселицу и узнала своего мужа. “Злодеи! — закричала она в исступлении. — Что это вы с ним сделали? Свет ты мой, удалая солдатская головушка! не тронули тебя ни штыки прусские, ни пули турецкие;.. а сгинул от беглого каторжника!” — “Унять старую ведьму!” — сказал Пугачёв. Тут молодой казак ударил её саблею по голове, и она упала мертвая на ступени крыльца».

Г. А. — Да! Глумится и над мученицей Ахматовой, чеканное слово которой сегодня, как и в 1942-ом, ибо нынче развернулась настоящая война с русским языком, звучит для нас драгоценным заветом:

Мы знаем, чтo ныне лежит на весах
И чтo совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах,
И мужество нас не покинет.
Не страшно под пулями мертвыми лечь,
Не горько остаться без крова, —
И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.
Свободным и чистым тебя пронесем,
И внукам дадим, и от плена спасем.
Навеки!

А уж кощунственный, переполненный пошлостями и сквернословием клочок «Три сестры» (274-278) мы просто не отважимся цитировать. «Дом-2» сильно уступает престарелому литератору. И это пасквиль на благороднейшего Чехова!

Н. В. — Но что ему русские святыни, неуклюже ворочается он среди них, как та свинья под дубом в бессмертной басне Крылова. Подрывая рылом корни, она ещё и вещает, но и Дуб (кстати, священное дерево славян, а о «свинье в ермолке» — подленький доносчик, паразит Земляника, — мы давно от Гоголя слышали) ей отвечает:

«Пусть сохнет, — говорит Свинья, —
Ничуть меня то не тревожит;
В нем проку мало вижу я;
Хоть век его не будь, ничуть не пожалею,
Лишь были б желуди: ведь я от них жирею».—
»Неблагодарная! — промолвил Дуб ей тут:
Когда бы вверх могла поднять ты рыло,
Тебе бы видно было,
Что эти желуди на мне растут».

Но не тут-то было, не поднимается эта штука у автора-героя; только глуповато он вопрошает: «Что общего у меня с тамбовским мужиком?» (157). Да ничего, сердешный, будь покоен, что может быть у тебя общего с коренным русаком, и вообще с чем-то коренным. Куда тебе до его «бойкого ума» и «меткого слова», о которых так искристо писал Гоголь!

На страницах своей «ерофедии» тщетно (аж два года трудился 1997-1999 гг.) автор бьётся над загадочным этнонимом «русский» (который и по сей день остается тайной для крупнейших филологов мира), беспомощно пытаясь раскрыть его смысл, наполнить его неким содержанием, как бы характеризуя нас: то «русские —союз потомков, битых кнутом и плетями. Русские — дети пытки» (16), то «русские — позорная нация. Тетрадка стереотипов» (46), то «русская свинья» (31), а то и «нация бомжей. <…> Бродяги — попрошайки. Мы (???) — нация попрошаек. Бродяги — воры. Крадут, что плохо лежит. Они — не убийцы по страсти, но могут… Бродяга грязен» (159) — вот так разгадка. Но сильно ошибается г. Е. — конечно, тому свидетельство и вся русская история и культура. К тому же, он ещё и малограмотный — «бродягами», если угодно г. Е. «бомжами», обычно именуют другое племя, и вот как об этом пишет маститый востоковед И. Ш. Шифман, в частности, о социальной группе иври?: «так назывались люди, утратившие общественные связи и обреченные на бродяжничество; отсюда современное “еврей”».

Г. А. — Какие только маркизы де сады не пытались проникнуть в «загадочную русскую душу», а, как будто, и загадки-то нет никакой — просто она бездонная, богобоязненная и человеколюбивая. Чтобы постичь глубинное содержание русского человека надо любить Бога, а значит, и ближнего, не лукавить, не лгать, почитать отца и мать свою — сиречь Отечество. А что же не наш литератор? — глумится да кощунствует надо всем святым, над русской матерью, над русской женщиной. Что уж Некрасова вспоминать с его «женщинами в русских селеньях»: держитесь Ярославна и кн. Ольга, Ефросинья Полоцкая да Анна Кашинская, Авдотья-Рязаночка, Февронья Муромская, Евдокия Суздальская… скрепите сердца свои, святые сестры милосердия! А ведь впервые именно в России вел. кн. Еленой Павловной во время Восточной войны был учрежден сей богоугодный институт помощи страждущим. Помните, какие пронзительно-трогательные строки посвятил Тургенев баронессе Юлии Вревской, умершей от тифа в Болгарии в Русско-турецкую кампанию 1877-78 гг.: «Она была молода, красива… <…> Нежное кроткое сердце… и такая сила, такая жажда жертвы! Помогать нуждающимся в помощи… она не ведала другого счастия…».

Н. В. — Хорошо помню. Это стихотворение врезалось в память ещё в юности, помню, как плакала над ним…

Г. А. — А взгляните, что обо всех нас марает этот ущербный человечишко: «Русская женщина любой разновидности (курсив — Г. А.) атавистична, как каменный пень… Впавшие глаза. Подавленность. Севший голос. <…> Многие бабы открыто хвастаются своей интуицией и подозревают за собой ведьминские способности, которыми порой устрашают мужчин. Другие, напротив, любят в себе бл…. ские черты. Бл…сть русской женщины, изнанка её застенчивости, ярка буфетно-ресторанным колоритом» (49-50). Сейчас много говорят о 65-летии победы в Отечественной войне, и мне вспомнились душераздирающие документальные кадры ленинградской блокады — изможденные матери, погребающие своих детей… И этот мерзавец ещё смеет что-то верещать!

Страшно, что подобного рода писанина издается и тиражируется у нас, в России. Это же просто позор для всех нас, это мерзость запустения. В то время, когда Президент, Патриарх, просвещённая общественность обеспокоены всерьёз состоянием культуры нашего народа, некто г. Е. вещает, что нужно в сортирах повесить «на стене — иконы и портрет президента» (70). Все подобного рода выходки ещё и ещё раз убеждают нас в необходимости цензуры в целях защиты нравственного здоровья нации. Ведь до перестройки Ерофеева не печатали и правильно делали! Это просто похабщина какая-то!

Н. В. — И никак его «творчество» не вписывается в понятие «свобода слова». Для того, чтобы быть свободным в слове, нужно, прежде всего, быть человеком совести и культуры, иметь честь и достоинство. А главное, нет свободы у безбожника, ставшего пленником греха и порока, — настоящая же свобода только в Слове Божием, в заповедях Господних, в сокровенном знании, «что такое хорошо и что такое плохо»! Теперь нас учат, что это (ерофеевы, пелевины, сорокины, т. толстые и проч.) — «другая проза», постмодернизм с его «эстетикой зла»… да полно, словоблуды, — это препростая бездарщина, ущербность и закомплексованность, неспособность к творчеству, так характерная для вас, бродяги «пятой колонны».

Кстати, горе-литератор не прошёл мимо и русской истории, уделив достаточное место её фальсификации. Тут с ног на голову, в первую очередь, перевернуты мощные фигуры Царя Иоанна Васильевича Грозного и. конечно же, Сталина, а с ними и панорамы исторических эпох. Примечательно, что его-то (Сталина) как раз честят изо всех сил потомки делателей «культа личности» вождя, его обслуги. Но ведь «государь-красно солнышко» не просто благочестивая метафора, но и свидетельство умоначертания народного; солнце же, и со множеством пятен и опасных вспышек, не заплевать, не загасить! Ну, чего стоит, например, А. Рыбаков с его «детями Арбата» — лауреат Сталинской премии, между прочим, но стал демократом. Но куда демократичнее своего предшественника г. Е. — тут «глубокомысленные» историософемы.

Например, «Если в Париже есть площадь Сталинграда, то это недаром. По большому счёту, Гитлер помог России. Он создал ей хотя и не такой железобетонный статус моральной неприкосновенности, как для евреев, но тем не менее он его создал. В 30-е годы он переманил на сторону советской России всю прогрессивную западную интеллигенцию, ставшую советскими шпионами мысли, в начале 40-х — весь западный мир» (17, курсив — В. Е.). Или не знает г. Е. – «аналитик», что к тому времени бедный Запад кишмя кишел червями, дорывавшими вместе с фюрером братский котлован для христианской цивилизации?! Но, похоже, просто ничего не понимает, да и с образованием очень и очень туго.

Цитируем: «Не зря русские смешались с татарами, и теперь непонятно, была ли Куликовская битва или просто гражданская война. А если бы на самом деле, не понравилась русским Византия, можно было бы, на худой конец, перекрасится в католичество Призвали или не призвали славяне варягов княжить — незначительный спор, а то, что могли призвать.., не справившись с собой, это точно» (65-66). Помните, как Хлестаков говорит: «У меня лёгкость необыкновенная в мыслях». Добавим только, что клочок, откуда взят этот перл называется «Россия и Африка». Почему? Господа, не поленитесь, возьмите комедию «Ревизор», перечитайте речи Ивана Александровича. Только у г. Е. тут серьёзно. Ирония, прикинется он, как бы не так! Почитай, литератор, в школьном словаре, что такое эта самая, не доступная тебе, ирония.

А вот как рассудил автор-герой о нашей истории: «Ни одного солнечного дня» (79). Или: «Русская история — цепь неудачных реформ» (214); «Лучшие давно перебиты. Затем перебили более-менее приличных. Затем перебили умеренную сволочь» (79). Спросим: что ж остались лишь «другие прозаики», «другие художники», «другие певцы, композиторы и актёры», «другие профессора и учителя» и прочая и прочая… другой этнос?

Г. А. — Да, метод таких литераторов-ёрничающих историков прост и определяется одним словом — разложение. Похихикивая, эти пошлые хохмачи незаметно внедряют в сознание нашего народа, особенно молодёжи, пренебрежительное отношение к прошлому Отечества, приглашают вместе с ними посмеяться над славой России, над памятью предков. Как тут опять не вспомнить вечного Пушкина: «Дикость, подлость и невежество не уважает прошедшего, пресмыкаясь пред одним настоящим». Настоящее же для них — лишь звонкая монета. Цель их — колебание коллективных нравственных, идеологических, социальных устоев. Внедрение внутринациональной розни, расщепление общества на группы и группки путём насаждения своих хамских мыслишек.

Н. В. — Да, и в этом отношении, очень удобной оказалась, к примеру, фигура Царя Иоанна IV. Распуская слухи о якобы непомерной жестокости Государя, лже-историки стремятся в непросвещённой среде возбудить к нему, строителю Государства Российского, ненависть, а заодно потыкать в глаза нам, русским, мол, все вы такие, каков поп — таков и приход, пытаясь пересадить нашему народу свой врожденный комплекс неполноценности. С другой стороны, среди церковного народа провокаторы насаждают идею канонизации Царя. Это исторгает из «крикунов-гуманистов» целые потоки грязи, которые они выливают на Царя-Помазанника Божия, да ещё давно отошедшего в Вечность. Если это не пропаганда нигилизма, близнеца атеизма (разложение личности), то что тогда?

Взгляните, как действует г. Е. Процитируем его обрывок «Живописность», благо короткий, впрочем, с рассуждениями и у автора, и у его героев совсем плохо, потому-то писака всё за ухмылки да «иронии» прячется. Ну, не может он связно, логически мыслить. Не дано.

«Иван Грозный, убивающий сына (но ведь не убивал же! — Н. В.), живописен. В России любят тех, кто замучил и убил многих русских (Царь Иван, как известно, не за русскими гонялся! — Н. В.). Русская власть в основном (??? — Н. В.) уничтожала собственное население (как раз врагов — то еретиков жидовствующих, то новгородцев, губителей Царства Московского, то старообрядцев, разрушителей Государства Российского… — Н. В.), а не чужое или врагов, как в других странах (а что скажет этот знаток мировой истории, например, о Вандее, Варфоломеевской или Хрустальной ночи, гражданской в Испании или Северо-Американских штатах, погонях иезуитов за протестантами?.. Что за ублюдочное стремление всё время указывать — вот, мол, вы, русские какие! — Н. В.). Отделить кровожадность от забавы и заботы о стране невозможно. Это и есть русская живописность. Несмотря на то, что Иван Грозный был садистом (а может, Торквемада? А, г. Е.? — Н. В.), многие его любят из принципа. Другие любят его садизм. Нет слов: Иван Грозный — это русский ренессанс» (42). Да, нет на тебя, ущербный писателишка, с твоими пошленькими мыслишками Царя Грозного! Но есть карающая Десница Господня, страшно вразумление свыше.

Г. А. — Будем надеяться, что Комиссия, занимающаяся борьбой с фальсификацией истории России, не обойдёт своим вниманием и Вик. Ерофеева. Довольно с нас этого хамства, нигилизма, вульгарщины, этого разложения и размывания грани между истиной и ложью. Удивительно, как это у стареющего уже литератора совершенно отсутствуют нравственные ориентиры! Ни стыда, ни совести, как говорится. Причём он нападает так сказать по разным направлениям: язык, нравственность и мораль, культура, история, религия… Цель же более чем очевидная — системное агрессивное разрушение русского национального самосознания. Ну, чего стоит, например, такая цитатка: «Однажды Серый побил отца, как всякий русский (выд. — Г. А.). Хорошо не убил. Но не мог вспомнить за что побил» (166). Кто позволил этому подонку делать такие заключения? И где же наши правозащитники? Это же самая настоящая духовная чума. Да, да, просто какая-то моровая язва, от которой немедленно надо спасаться. Вообще, разговор наш далеко не из приятных, и повторю: после этой книжонки не только руки мыть надо, но и тело и душу лечить. Ей Богу, текст убийственный, разрушительный. Что же с нашей молодежью происходит, ведь именно она читает эту «другую прозу». Просто страшно. Вы знаете, Н. В., на мой взгляд, подобная писанина — это самая настоящая антигосударственная диверсия. Она именно подрывает основы нашей государственности, ибо оскверняет душу человеческую, погружает в уныние, раздражение, крадет внутренний покой, озлобляет. То есть автор целенаправленно делает всё возможное, чтобы так сказать похитить человека у Бога.

Н. В. —Да, Г. А., Вы верно это подметили. Удручает в этой книжонке и специальное панибратское отношение автора к религии, в частности, к христианству. Может быть, это у них семейное или опять Сталин виноват? Ведь все знают, как ещё совсем недавно оскандалился и был привлечён к суду за кощунства и осквернение православных святынь брат г. Е., Андрей Ерофеев.

Да, оба, словно неандертальцы, взяли да и попробовали, видно из интереса, обгадить одним махом всю христианскую ойкумену: один сварганил выставку, другой наковырял «своевременные мысли»:

«Христианство превращается в фольклорный ансамбль под управлением Петра и Павла.

«Глобальная деревня (курсив наш; надо полагать, по Е., это метафора современного человечества!) нуждается в метафизическом единоначалии. Но если я разрушаю старых богов, не открываю ли я путь к тотальному хаосу? <…>

«Мне надоели боги в театральных одеждах… Пора бы всем нынешним богам на пенсию. Для них, ветеранов неба, найдётся необременительная работа. Вместе с греческими олимпийцами и Дедом Морозом они станут наставниками детей, назидательными героями мифов, легенд, сказок.

«Можно, конечно, созвать сессию ЮНЕСКО и заказать на ней нового Бога… Но, скорее, он появится сам по себе, из чёрной грязи Африки, из интернета, среди русских бомжей, калькуттских мух, наркоманов Нью-Йорка.

«Сущность христианской сделки была гениальна: предопределение смерти в обмен на выполнение моральных норм (210-212).

Таково глобальное мышление новоиспеченного оракула русской души. Так он запросто хамит не только русским, но, заодно уж, и всему миру, миллиардам христиан, строителям великой духовной культуры человечества, и ныне здравствующим, и пребывающим в Вечности.

Г. А. — Да, вот они — эти швондеры, что сеют разруху в головах, верховодят разного рода маргиналами, культивируют низменные инстинкты толпы. Руководствуясь человеконенавистнической идеологией, прочно угнездившейся в их головах, эти «другие» тяжелым тараном пробивают бреши в системе духовных ценностей русского народа. И прежде всего, агрессия ведётся именно через язык. Ибо язык — это не просто средство общения, но философия и психология народа, материализующаяся в слове, это панорама национального умоначертания, это духовно-нравственное сокровище, это оружие в схватке с врагом, это залог нашего бытия, культуры, в том числе и социальной и политической, это система этических представлений человека, это, наконец, и способ мышления и способ обучения мысли, русской мысли. Только прочно укоренившись в национальной почве, человек может себя ощущать настоящим членом великой семьи народов. Но самый глубинный, держащий корень всякого народа есть его родной язык.

Н. В. — Но сегодня русский язык переживает очень сложное время, агрессивная борьба с ним (а значит, и с нами) ежедневно ведётся в средствах массовой информации. Эфир заполнен жаргонизмами, уголовной «феней», блатными словечками, намеренно загрязняется чужими словами, чужими интонациями и проч. Опасно, что на руку растлителям может сыграть и вольное обращение с так называемой новой реформой русского языка; впечатление такое, что тут не всё продумано. Защитники её отбиваются от справедливой критики. Мол, мы ничего не меняем, только включаем в новые официальные (!!!) словари варианты норм. Но ведь иезуиты-разрушители уже тут как тут; к примеру, узаконили, уже в качестве литературного, вариант «дОговор», значит, так и говорим. И говорить так будут, специально используя эти «улично-ларьковые нормы», именно ведущие теле- и радиоэфира, навязывая опять-таки несчастной молодежи искарёженный нерусский язык. На фоне единого госэкзамена, отнимающего у школьников последнюю возможность получить хоть какие-то знания, этот удар по русскому языку может оказаться последним, после чего страна окончательно погрузится в неуправляемый хаос. Поэтому мы должны всеми силами противостоять злу. Мы же прекрасно понимаем, что порча языка — это зло, распространяющееся в общенациональных масштабах. Как можно принять за образец какие-то 4 новых словаря? как это возможно! А куда девать наше национальное богатство, словари Даля, Грота, Шахматова, Срезневского, Ожегова, Фасмера-Трубачева, Виноградова… Это что же теперь не норма?

Г. А. — На мой взгляд, это слишком скоропалительное решение. Конечно, так просто, одним росчерком пера языковые нормы не узакониваются. Обязательно они равняются по высокому культурному уровню говорящего. Стремиться-то надо к лучшему, идти через трудности к звездам. Вместо этого мы видим, что нам официально диктуют разговорно-вульгарные варианты «нормы»: хотите «кофе чёрный», хотите «крепкое кофе». Знаете ли, у бандитов тоже есть свои нормы, что же мы теперь как вариант включим их в свои словари, в свой лексикон, в обиход? Включим брань, мат, «подлые слова», как определил этот языковой мусор великий М. В. Ломоносов! Да понимаете ли вы, что это означает? Криминализация через язык сознания, это же катастрофа. Язык — тончайший психологический инструмент, и те, кто обрушивается на него, очень хорошо это знают. Причем тут работает всё в комплексе — и лексика, и синтаксические конструкции, и грамматика, словообразование, фонетика, интонационный строй, мелодия речи, которая, кстати, сродни дивной русской народной песне. Всё это ломается при так называемых реформах. Достаточно вспомнить какой удар по русской культуре, по народу нанесла реформа русской орфографии 1918 г. Сразу же резко упал уровень образованности, затормозилось умственное развитие учащихся, произошёл катастрофический разрыв с традицией. И всё это ещё и на фоне церковных реформ… Да, в 20-е годы прошлого столетия русская культуры понесла невосполнимые утраты.

Н. В. — Кстати, эти варианты нормы, о которых мы говорили, что они дают человеку с точки зрения психологии? Ведь эта дозволенная вариативность — ложный выбор — опасное увлечение. Помните знаменитую фразу «казнить нельзя помиловать». Где поставить запятую, от которой зависит судьба человека! Здесь опять включается тонкий инструмент человеческой психологии — школьник воспитывается «в постоянном выборе»: можно так, а можно иначе. Можно в театр пойти в халате и тапочках, а можно и в вечернем платье — всё равно ты одет. То есть культивируются через язык варианты поведения, стирается грань между «хорошо» и «плохо». Всё относительно, всё дозволено; это же самая настоящая проповедь нигилизма. И вот такие Ерофеевы ее и ведут, им же ещё и помогают. Издана книжонка, продаётся в магазине, купил, открыл, а там мат-перемат; но ведь напечатано, значит, можно. Книга — источник знания, и это не просто лозунг советской эпохи. Это закрепилось в сознании человека ещё со времён рукописных книг — ведь то были Святые письмена, летописи…

Г. А. — Да, это безусловно очень опасная тенденция, напоминающая игру с огнём. Помнится в 2002 г. затевали реформу русского языка, но тогда, благодаря Л. А. Путиной, её отложили на неопределённое время. 2007 год прошёл как «год русского языка», но, очевидно такие мероприятия надо повторять и повторять. Интересно, что решительнее и храбрее всех оказались волгоградцы (сталинградцы). Когда они получили в подарок научную библиотеку академика О. Н. Трубачёва, они тут же, по распоряжению мэра, учредили новый городской праздник «День русского языка в Волгограде», который положили отмечать каждый год 23 октября, в день рождения Олега Николаевича. Вот настоящий, исполненный национального смысла, День города, а не пустые гуляния с безмерными возлияниями и пошлыми концертиками.. Волгоградцы сказали, что раз в масштабах всей России не получается каждый год объявлять годом русского языка, значит каждый город должен у себя проводить подобное очистительное мероприятие, поднимающее дух и поддерживающее нравственное здоровье народа; нужно выметать всякую пошлость, вычищать язык от сквернословия, в том числе. Думаю, и в других городах есть русисты, дни рождения которых нужно отмечать как дни русского языка, как общенародный праздник. Это начинание стоит распространить и в Москве, и в Петербурге. Необходимо нам обуздать разнузданное радио и телевидение, которые словно нечисть искажают русский язык, увечат нашу великую культуру, стремятся свести нашу работу на нет. А тем временем, в Волгограде создан музей Русской письменности им. академика Трубачёва, и вот уже через месяц там будет открыт памятник радетелю чистоты русского языка, великому русскому филологу, академику Олегу Николаевичу Трубачёву, учёному с мировым именем, который родился в русском Сталинграде. С чем мы придём к этому дню чистоты? — вот с такой книжонкой! с её уродливыми фашистскими призывами! С её невероятно плоской мыслью, с бедным, якобы русским языком, переполненным неприличными словами несчастного литератора. Положительно считаю, что оставлять эту книжонку — «энциклопедия», да ещё «русской души» — далее в интернете и продолжать её распространение просто преступно, да и недостойно нашей культуры! Это настоящий экстремизм, за который автор обязан отвечать по закону! Собственно эти пожелания мы и выразили в письме депутату МГД Н. Н. Губенко, отрадно, что нашу позицию разделила и профессор М. Л. Ремнева, декан филологического факультета МГУ, именно как патриот университета; как русский учёный. Ерофеев-то, к сожалению, выпускник филологического ф-та главного вуза страны!

Н. В. — А достоин ли он диплома Московского университета, основанного великим Ломоносовым?! Ведь такой же диплом имеют многие выдающиеся ученые России; а сколько профессоров, преподавателей, выпускников и студентов МГУ встали на защиту Родины в годы Великой Отечественной войны, многие погибли… И вот новоиспеченный фигляр-«постмодернист» водрузил на алтарь их священной памяти свой хамский опус. И не где-нибудь в пустыне Гоби, но в России!!! Ведь это и вызов всему нашему обществу, вызов всему народу: в то время, когда весь мир готовится к 65-летней годовщине победы над фашизмом, некто русскоязычный литератор продолжает безнаказанно глумиться над русским человеком, не раз в истории явившим свой героизм и жертвенность, искупившим своей кровью «Европы вольность, честь и мир» и в 1941-1945 гг. И не случайно И. В. Сталин, на приёме в Кремле 24 мая 1945 г. в честь победы СССР над Германией, поднял тост за здоровье именно Русского Народа, подчеркнув, что «он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза»,.что «заслужил в этой войне общее признание, как руководящая сила Советского Союза».

Г. А. — Бремя русофобии невыносимо для ее апологета, ибо разрушает он остатки человека в себе. И некому уже будет протянуть руку, чтобы помочь падшему восстать.

Беседу вела и записала
Н. В. Масленникова