Информационная Бомба Под Государственность?
Вступительное слово.
После развала СССР, тон военным приготовлениям уже много лет задают США. По заявлениям политиков этой страны, их интересы простираются практически на весь Земной шар. При этом, к развертыванию в XXI в. предложено несколько новых систем, неизвестных широкой общественности.
Как эти изменившиеся обстоятельства влияют на безопасность Украины, которая вместе с другими странами СНГ при распаде СССР согласились на передачу России всего советского ядерного наследства под обязательство их защиты при необходимости этим оружием? Ведь оно и поныне представляет собой существенный элемент глобальной стабильности.
Тут необходимо отметить, что не только практически отсутствует система предоставления информации гражданам о современных проблемах военной безопасности страны для граждан, необходимая для принятия ответственных решений в декларируемом у нас демократическом обществе. Но так же у нас традиционно не предусмотрено какое-либо участие граждан и общественных организаций в деятельности государственной системы обеспечения национальной безопасности страны, в том числе и в гражданском контроле за деятельностью государственных органов обеспечения всех видов безопасности.
А думать «простым» гражданам есть о чем. Особенно в контексте проводимых «информационных реформ», предусматривающих общегосударственные системы сбора информации о гражданах в русле государственного курса включения страны в процессы мировой информационной глобализации. Нужно «простым» гражданам учитывать то, что военными ведомствами США недвусмысленно вводится специальное понятие «информационной войны», формулируется военная задача «победы в информационной войне», а среди пяти важнейших направлений работ по созданию новых военных систем для армии США первыми названы системы, обеспечивающие победу в такого рода войне. Лишь на последующих местах (со второго по пятое) значатся другие направления.
Главным в концепции информационной войны становится то, что повлияет на дестабилизацию стратегической военно-политической обстановки: программные "закладки" в компьютерные базы данных и сети государственного управления, разрушающие это управление.
Как повлияет на нашу с вами безопасность то, что государственные реестры населения при этом будут в соответствии с концепцией ЕГАПС Украины «эффективно интегрироваться с другими национальными автоматизированными системами управления и автоматизированными системами других государств и международных организаций»? Уместно будет заметить, что в США, организации и компании которых настойчиво «консультируют» и «методически обеспечивают» «идентификационные реформы» Украины и России, «у себя» отказались от ими же рекомендуемых средств идентификации, опасаясь ни много ни мало за свой государственный суверенитет. Такой отказ становится закономерным в свете концепции «информационной войны».
Что тут можно сказать об ответственности (или, вернее, безответственности) наших политиков? В каком положении очутится Украина, если ситуация, например в Крыму, будет развиваться, как прогнозируют некоторые аналитики, по Югославскому сценарию?
Самостоятельно сформировать свою точку зрения по этим вопросам может помочь предлагаемый ниже материал журнала РАН «Международная экономика и международные отношения» (№ 1, 2001 г., с.35, 36), в котором приведен подробный сравнительный анализ современных военных концепций США и России.
ВОЕННАЯ БЕЗОПАСНОСТЬ РОССИИ: ЗАМЫСЛЫ И РЕАЛИИ
© 2001 г. Е. Хрусталев, В. Цымбал
Национальные интересы России в военной сфере заключаются в защите ее независимости, суверенитета, государственной и территориальной целостности, в предотвращении военной агрессии против России и ее союзников, в обеспечении условий для мирного, демократического развития государства. Роль военного фактора в национальной обороне и грядущих международных отношениях в XXI в. будет оставаться весьма значительной, особенно с учетом появления новых ядерных держав и непрекращающейся модернизации вооруженных сил большинства ведущих стран мира. Исходными данными при выработке замысла и планов военного строительства выступает совокупность следующих основных положений: оценки военно-политической обстановки (ВПО), военные угрозы для каждого государства и военные устремления его руководителей.
Отсутствие ясности в этих вопросах у российского руководства, многолетние разговоры о военной реформе, сетования верховного главнокомандующего на то, что военная реформа в России идет слишком медленно, вынуждают анализировать не столько собственные, сколько чужие концепции, "примеривая" их на собственную страну. А тон военным приготовлениям к XXI в. уже много лет задает одна страна - США.
На первый взгляд наблюдается общность оценок ВПО для России и США. Угроза ядерной войны для обоих государств резко снизилась, крупномасштабной неядерной - также, одновременно возросла угроза локальных конфликтов, затрагивающих национальные интересы. Но при внимательном рассмотрении видна разница. В выступлениях военно-политического руководства США по стратегическим задачам и вооружениям регулярно звучат опасения, связанные с наличием в мире единственного государства, которое в состоянии уничтожить США; с российской стороны такие опасения не высказываются. А по оперативно-тактическим задачам и вооружениям разница в том, что интересы США простираются практически на весь Земной шар, а интересы России в последнее время, судя по фактической внешней политике, ограничены ее ближайшим окружением и внутригосударственными проблемами.
Что же касается военных концепций, то их количество и содержание нельзя считать строго определенными. Они непрерывно развиваются, уточняются. Изучать их приходится на ходу. Из заявленных в последние годы наибольший интерес военных специалистов вызвали следующие американские концепции: нелетального оружия; нераспространения оружия массового поражения и высокоэффективного обычного оружия; информационной войны; неядерного сдерживания.
Концепция оружия нелетального воздействия официально провозглашена в 1990 г. командованием боевой подготовки армии США в связи с тем, что "часто возникают ситуации, в которых США не могут добиться своих целей, поскольку в результате будут убитые, нанесен вред окружающей среде, разрушены памятники культуры и в целом существует большой риск сделать врагами США тех людей, которые до этого ими не являлись. Новый вид оружия дает в руки вооруженных сил США действенный инструмент вмешательства в конфликт, которое было бы нежелательно с использованием обычного оружия". Подается это под флагом решения только тактических задач. Но попытка ограничить размер конфликта, не привести его к войне, тем более партизанской - это решение уже не тактической, а стратегической задачи, определяющей характер войны, а не операции. Кроме того, в составе средств оружия нелетального воздействия рассматриваются такие, которые при их применении, например против мобильных ракетных комплексов, могут резко снизить их подвижность, живучесть и саму способность к решению стратегических задач в войне.
Взгляды США на проблему нераспространения прояснили некоторые события, произошедшие еще в конце 1993 г. Это, во-первых, международная конференция, организованная Фондом Карнеги на тему "Нераспространение ядерного оружия: вызов впереди", и, во-вторых, выступление министра обороны США в Комитете по международной безопасности и контролю над вооружениями в Национальной академии наук (НАН) США.
Как следует из опубликованных материалов, дело уже не столько в выступлениях должностных лиц, сколько в предпринятых конкретных действиях. Ответственность в США за решение проблемы нераспространения оружия массового поражения возложена теперь на министерство обороны. Учрежден новый пост помощника министра обороны по ядерной безопасности. Объявлена новая комплексная программа работ — "Оборонительная инициатива против распространения". Главным элементом новизны стало то, что к задаче предотвращения распространения ядерного оружия (ЯО) добавлена задача защиты от него, если такое оружие появится у государств, которые в США окрестили "преступными".
Открыто были названы те, кого США уже занесли в список "преступных государств" или "государств-изгоев". Аморальность такого подхода к нераспространению и опасность его для России не вызывает ни малейшего сомнения.
Наиболее резкие высказывания прозвучали в выступлении министра обороны США, который назвал средства вооруженной борьбы, с помощью которых они собираются противостоять ядерной угрозе, если соответствующее оружие окажется в распоряжении "плохих" государств. Это усовершенствованные неядерные проникающие боеприпасы для борьбы с подземными сооружениями, затем - "средства охоты за мобильными ракетными установками", то есть сугубо наступательные виды оружия, и только на третьем месте названы средства перехвата баллистических ракет.
Не меньше опасений вызывает и концепция информационной войны. Одна из первых публикаций, свидетельствующих о планах Пентагона в этой области, - отчет, подготовленный по заказу армии США большой группой специалистов Национального исследовательского совета НАН США. Группа начала свою работу в 1988 г., опубликовала результаты в 1992 г., восприняв произошедшие за это время изменения в современном мире, осмыслив их и выработав весьма интересные рекомендации.
Начинаются они с переоценки роли вооруженных сил. Сделан вывод о возрастании роли армии, которой, возможно, предстоят боевые действия против численно превосходящего противника в отдаленных от США регионах. Традиционными силами, средствами и способами не обойтись. Значит, надо искать нетрадиционные.
Всего к развертыванию в XXI в. предложено несколько новых систем. Некоторые результаты представляются очевидными, некоторые - экзотическими. Справедливость или ошибочность сделанных прогнозов покажет время и высший арбитр - практика военных действий.
Для нас же принципиально важно, что в опубликованном отчете недвусмысленно вводится специальное понятие "информационной войны", формулируется военная задача "победы в информационной войне", а среди пяти важнейших направлений работ по созданию новых военных систем для армии США первыми названы системы, обеспечивающие победу в такого рода войне. Лишь на последующих местах (со второго по пятое) значатся: интегрированная поддержка солдата, системы повышения боевой мощи и мобильности, противовоздушная и противоракетная оборона, системы поддержки боевого обеспечения войск.
В последнее время об информационной войне заговорили уже и на стратегическом уровне. При этом в отечественных публикациях иногда наблюдается путаница, вызванная несоответствием некоторых слоев при их буквальном переводе. Следует подчеркнуть, что рассмотрению и исследованию этого вида войн уделяется столь серьезное внимание постольку, поскольку на рубеже тысячелетий человечество вступает в новую информационную эру, и это, несомненно, кардинально изменит многие основы военного дела.
В понятийном аппарате, использовавшемся в военно-политических и военно-технических документах советского периода нашей истории, понятия "информационная война" не было. Об этом свидетельствует, в частности, Военный энциклопедический словарь. Однозначному восприятию этого термина российскими специалистами мешает обстоятельство, связанное с переводом слова "war" на русский язык. Англоязычные специалисты не проводят столь резкого различия между двумя понятиями: "война" как общественно-политическое явление и "военные действия" как явление, прежде всего связанное с деятельностью вооруженных сил, хотя и акцентируют иногда это значение, используя слово "warfare". Поэтому в зависимости от контекста слово "war" иногда следует переводить на русский язык словом "война", иногда "военные действия" или даже "боевые действия", иногда "военная наука" либо "военное искусство". О последнем свидетельствует толковый словарь современного английского языка А.С. Хорнби, в котором говорится, что одним из толкований слова "war" является "science or art of fighting, using weapons, ets."
Таким образом, появившийся за рубежом термин "informational war" не всегда следует переводить как "информационная война". Иногда правильнее использовать термин "информационные военные действия". Понимание специалистами США этой разницы можно прояснить на основании анализа тех военно-технических средств и тех способов, с помощью которых предполагается добиться победы в информационной войне. Здесь применяются космические средства разведки и целеуказания, авиационные беспилотные средства наблюдения за полем боя, а главное - интегрированная система сбора, обработки и передачи информации всем участникам боевых действий.
Следует подчеркнуть, что и остальные четыре из пяти перечисленных выше направлений работ по созданию вооружений и военной техники для армии США также связаны с информационными технологиями, а значит и соответствующими средствами. В оснащении бойца XXI в. в составе средств "интегрированной поддержки солдата" естественно предусматриваются средства взаимодействия с интегрированной информационной системой театра военных действий, а также микрокомпьютер, помогающий переработать поступающую информацию и принять рациональное решение. Предложены робототехнические средства для ведения боевых действий, передвижения и перемещения тяжестей. Наряду с ними рекомендованы биотехнологические средства для лечения ран и профилактики болезней, разнообразные средства защиты.
В составе "системы повышения боевой мощи и мобильности", как и следовало ожидать, предусматривается "интеллектуальное оружие" и робототехнические средства. Предполагается совершенствовать и традиционно высокоинтеллектуальные противовоздушную и противоракетную системы. В состав "системы боевого обеспечения войск" вошли подсистемы оперативного картографирования. Создается система оперативного перепланирования операции, снижающая затраты времени с нескольких суток до нескольких часов. Не забыты и технологии обучения солдата действиям в нестандартных условиях быстро меняющейся обстановки.
Но все-таки главным в концепции информационной войны становится то, что повлияет на дестабилизацию стратегической ВПО: программные "закладки" в компьютерные базы данных и сети государственного управления, разрушающие это управление, средства электромагнитного поражения систем управления энергетикой, транспортом и т.д.
Новые идеи появились и в концепции силового сдерживания (неотвратимость, неизбежность нанесения агрессору неприемлемого ущерба при любом варианте его действий), которая раньше связывалась только с наличием у противостоящих стран стратегического ядерного оружия. Так, в послании президента США Клинтона по бюджету на 1997 финансовый год, адресованном конгрессу, в частности, отмечалось: "Мой бюджет обеспечивает необходимые ресурсы для удовлетворения стратегических интересов Америки, способствует проведению нашей внешней политики, открывает для нас новые рынки за границей и поддерживает экспорт товаров США. Он обеспечивает также ресурсы для противостояния появившейся глобальной угрозе, пришедшей на смену "холодной войне" и выражающейся в региональных, этнических и национальных конфликтах, распространении оружия массового поражения, международном терроризме и преступности, торговле наркотиками и загрязнении окружающей среды."
Из заявлений, подобных процитированному, некоторые отечественные политологи делают поспешный вывод о том, что все новые американские средства сдерживания, а по существу - средства вооруженной борьбы, которыми будут оснащаться вооруженные силы США, направлены после окончания холодной войны уже не против России, а против "третьих" стран. Россия же рассматривается только в стратегическом плане, в связи с ее ядерным вооружением, а здесь есть договоренности и нет проблем.
Однако из более внимательного прочтения составляющих новой "глобальной угрозы" и сопоставления ее с небезосновательными (порой) претензиями мирового сообщества к России можно сделать и прямо противоположный вывод.
Действительно, как отмечено выше, значительная часть региональных, этнических и национальных конфликтов возникала и продолжает возникать на территории бывшего СССР и в самой России. Угроза распространения оружия массового поражения существуют опять-таки также и с этих территорий; даже когда ее явно нет, предпринимаются попытки раздуть эту угрозу. Опасения перед международным терроризмом и преступностью, проистекающими из России и других стран СНГ, тоже не единичны и во многом обоснованы. И, наконец, через страны СНГ и на их территории происходят и распространение, и производство, и торговля наркотиками, а загрязнение окружающей среды - давний грех отечественных производственников и управленцев. Так что по всем компонентам новой угрозы, которую американцы называют угрозой не только для себя, но и глобальной, Россия - одно из главных государств - источников этой угрозы. И декларируемая межгосударственная "дружба" руководителей двух ядерных государств меркнет на фоне постоянно звучащих слов о непредсказуемости российской политики.
В результате оказывается, что в военном отношении для США на данное время РФ обоюдно опасна: и как единственное в мире государство, способное (пока еще) уничтожить США своим ракетно-ядерным оружием, о чем говорилось выше, и как один из источников новых угроз.
Та же ситуация с иными, не военными, интересами США. О каких новых рынках мог говорить Клинтон? Рынок, сложившийся на территориях самих США и их союзников, старый, и обстановка на нем старая. В Третьем мире у США также стабильные позиции. Значит, речь идет о бывшем "втором" мире, о рынке бывшего социалистического лагеря, стран СНГ и самой России. Именно на их открытие рассчитывают США, и на этих рынках они экономически столкнутся с Россией. Точнее говоря, уже приступили к вытеснению ее высокотехнологичной продукции. Размышляя далее о том, какой экспорт, по мнению президента США, будет поддерживаться в первую очередь, нетрудно предположить, что, скорее всего, самый выгодный, в частности, экспорт вооружений. Но тогда, учитывая небезуспешные попытки восстановить достойное место России на мировом рынке оружия, придется признать, что и здесь национальные интересы РФ и США противостоят друг другу.
И дело не только в заявлениях политических лидеров. В этом смысле весьма показателен анализ военно-стратегических концепций и количественно-качественных характеристик тех средств, которые рассматриваются американцами как средства сдерживания от объявленных "новых", неядерных угроз. Военно-политическое руководство США, сохраняя внимание к стратегическому ядерному сдерживанию, заявляет, что "в будущем наибольшее внимание будет уделяться гарантированному сдерживанию обычными средствами" от "появившейся глобальной угрозы".
Что это означает для военного строительства? Традиционно высокой остается роль ВВС и одновременно весьма значительно возрастает роль ВМС. В "Национальной военной стратегии США" этим силам ставятся три фундаментальные задачи: господство на море; перенос военной мощи за пределы континентальной части страны; сдерживание - в обоих отмеченных выше смыслах (от ядерной и "новых" угроз).
Из средств вооруженной борьбы выделяются "smart weapon" (высокоинтеллектуальное или "умное" оружие) и "smart targeting", которое у нас переведено как "умное целеуказание". В последнем случае отмечается не только традиционное умение таких средств при целеуказании найти цель и обеспечить попадание в нее, но и "определение важности целей для противника".
При этом американскими специалистами планируются три этапа операций: 1. Подавление воли военно-политического руководства противника, принуждение его к изменению намерений, для чего используются средства и способы информационной войны, нелетальное оружие и выборочно, демонстративно, высокоточное оружие (ВТО); 2. Нанесение ударов по военной инфраструктуре и оборонному потенциалу; 3. Разгром противника на поле боя. Только на этом этапе в действие должны вступить армия и морская пехота ВМС.
Суммарный боевой потенциал создаваемых сил сдерживания будет столь велик, что, наверное, США смогут "сдерживать" в будущем любую из третьих стран, действуя по отношению к ним так же, как и к Ираку в 1996 г., т.е. нанося удары даже тогда, когда государство решает свои внутригосударственные проблемы на своей территории, но это почему-либо противоречит интересам США.
Сопоставляя количество ракет, а также неядерных средств поражения, размещенных на других (морских и авиационных) носителях, с общим количеством стратегических ракетных комплексов РФ (особенно после их намеченного и грядущих сокращений), приходится рассматривать их в сумме как потенциал не только сдерживания, но и разоружающего удара. По отношению к РФ его применение может означать снятие сразу всех возможных угроз, которые в принципе США могут видеть в России. Но такое предназначение этих средств по вполне объяснимым причинам не будет ими афишироваться, хотя формально оно не противоречит международным конвенциям, ограничивающим развитие и применение оружия.
Вынос таких средств за пределы территории США, размещение их на ракетоносцах повышает "безнаказанность" применения высокоточного оружия. Но именно в силу таких качеств оно может сломать состояние стабильности, вызвать соблазн к применению этого оружия, а в итоге - непредсказуемые и весьма печальные последствия.
Итак, в начале XXI в. у США (и не только у них) появится новейшее вооружение, противостоять которому старыми средствами будет невозможно. И хотя направлено оно вроде бы не против России, и она вроде бы сможет по-прежнему уповать на свой ядерный потенциал, но... Упрекать американцев смешно. Их недоверие к России можно объяснить. Они думают о своей безопасности и о своих интересах. И россиянам о своих интересах заботиться следует самим.
Что же противопоставляется новым военным и военно-техническим угрозам в концепциях, которые выдвигаются различными исследовательскими организациями и отдельными специалистами в РФ? Спектр предложений весьма широк. Отметим лишь, что некоторые авторы абсолютизируют отказ от стратегии ядерной войны, провозглашают "антиядерную революцию в военном деле", заявляют о необходимости для всех государств отказаться от применения ядерного оружия первыми. Другие, наоборот, подчеркивают актуальность доктрины ядерного сдерживания и ставят задачу определить "допустимый нижний предел сокращений" соответствующих арсеналов.
Вместе с тем уже в течение нескольких лет идет речь о концепции неядерного сдерживания и ориентации при ее реализации именно на высокоточное оружие, а точнее - на высокоэффективное и высокоинтеллектуальное.
Хотелось бы напомнить, что первый всплеск внимания к ВТО наблюдался еще в 70-е годы. В первых зарубежных работах по этому оружию (precision weapon) отмечались практически равные успехи СССР и США. В отечественных работах по анализу военно-политической роли ВТО отмечалась двойственность его возможного предназначения (как средства нападения и как средства сдерживания), а в Заявлении двух академий наук (НАН США и РАН), утвержденном президентами Академий в 1994 г., по предложению российской стороны ВТО было четко отнесено к стратегически опасным видам вооружений. Американцы опубликовали это Заявление и его рекомендации у себя, учитывают их; у российской стороны, увы, не нашлось средств для публикации. Не потому ли нет сведений о поступлении ВТО в войска и об успехах в создании высокоинтеллектуального оружия?
Актуальность сопоставительного анализа всех военных концепций (официальных и неофициальных, отечественных и зарубежных) непрерывно возрастает по мере неуклонного экономического и технологического отставания РФ от высокоразвитых стран, а значит, и невозможности следовать сразу всем концепциям.
Вопрос о военных угрозах справедливо считается в основном политическим. Политики в один голос твердят о снижении угрозы для России. Но бывают ситуации, в которых не политический, а военно-технический анализ открывает некоторые аспекты, не замечаемые гуманитариями. Тогда умозаключения, сделанные, грубо говоря, "технарями", имеют право на рассмотрение и стратегами, и политиками, и политологами. Некоторые из этих умозаключений сформулированы выше как выводы из анализа развития вооружений в США.
Но главное, конечно же, не в словах, а в действиях. К сожалению, именно последним за все время после распада СССР российская военная машина не может похвастаться. Разве только успехами в торговле новейшими достижениями отечественной военно-технической мысли. Но это успехи, не подкрепленные новыми разработками, а значит, временные.
Не случайно президент Ельцин в речи, обращенной к Федеральному собранию, 23 февраля 1996 г. вынужден был сказать: "Прежде всего, не разделяю мнения некоторых армейских руководителей о том, что военная реформа идет успешно. Это не так". Прежние руководители были отстранены от дел. Назначили новых, но не дав им ни прав, ни средств на проведение военной реформы. Потом наступила пауза в действиях верховного главнокомандующего. Точнее, указы по военной проблематике были. Но о чем? Изменилось количество звезд на погонах генералов армии. Утвержден военный геральдический знак.
Последний год тысячелетия должен был стать годом завершения первого этапа реальной военной реформы, по-настоящему начатой только в середине 1997 г. Первые годы военной реформы прошли во многих отношениях не так, как замышлялось: негативно отразились и до сих пор ощущаются последствия экономического кризиса, произошедшего в России во втором полугодии 1998 г.; осложнились внешние военно-политические отношения с НАТО и США, особенно после их агрессии в Югославии в 1999 г.; огромное влияние на ход и замыслы военного строительства оказали начавшиеся в 1999 г. боевые действия на территории России - в Дагестане и Чечне.
Сказались на военной реформе также выборы в Государственную Думу РФ в конце 1999 г., смена руководства и обновление аппарата профильных комитетов Думы, выборы нового президента РФ - верховного главнокомандующего вооруженными силами, формирование нового правительства.
Показательно, что В. Путин еще до своего избрания на пост президента уточнил редакцию важнейшего документа, касающегося военного строительства, - Концепции национальной безопасности (КНБ) Российской Федерации [1].
Концепция охватывает все виды опасностей для личности, общества и государства, а в соответствии с ними - и все аспекты безопасности: экономические, политические, военные, научно-технические, экологические, информационные и иные. Поэтому ей принадлежит важнейшая системообразующая роль среди большого количества нормативных актов, связанных с обеспечением безопасности РФ.
Вместе с тем, рассматривая КНБ в иерархии нормативных актов и учитывая принятый порядок утверждения ее президентом РФ и ввода в действие его указом, следует помнить, что ее ранг ниже, чем ранг Конституции РФ и федеральных законов. Это означает, что в случае возможного выявления противоречий между положениями Концепции и документами более высокого ранга следует руководствоваться последними.
Кроме того, указанные выше роль и место КНБ в системе нормативных документов предопределяют необходимость ее адаптивности. В заключительной части документа сказано, что "уточнение отдельных положений" его является чрезвычайно актуальным, особенно в период экономических преобразований в РФ и проведения военной реформы. Соответствующие предложения должен готовить Совет Безопасности РФ, а объявлять - президент РФ в своих ежегодных посланиях Федеральному собранию.
В связи с этим замечания по содержанию Концепции национальной безопасности РФ могут иметь для военной организации и ее экономики не только теоретический, но и практический смысл.
Первое из замечаний является комплексным, касающимся нескольких положений, но связано с одной проблемой - отражением роли общества и граждан РФ в обеспечении национальной безопасности. Правильно отражая в преамбуле тот факт, что национальная безопасность РФ касается не только государства, но и общества, личности, что именно народ является "носителем суверенитета и единственным источником власти" в РФ, Концепция далее явно занижает значение в обеспечении безопасности РФ таких субъектов, как общество, и особенно личность.
В интересы личности почему-то не включено добровольное участие в деятельности общественных организаций, совершенствовании общественного устройства РФ, в поддержании общественного порядка, а также участие в деятельности государственной системы обеспечения национальной безопасности России, в том числе и в гражданском контроле за деятельностью государственных органов обеспечения всех видов безопасности. А ведь именно эти интересы, характеризующие политическую зрелость современного демократического государства, зачастую нарушаются в нашей стране. Более того, без опоры на поддержку граждан и общественных организаций деятельность изолированных от них органов становится неэффективной, а иногда и ущербной для самого государства.
Соответственно, и в последнем разделе КНБ, где перечислены субъекты, осуществляющие политику национальной безопасности РФ, не нашлось места для общественных организаций и для отдельных граждан, а также для тех видов деятельности, которыми они должны заниматься в области национальной безопасности, прежде всего - для гражданского контроля.
Даже право общественных организаций и отдельных граждан на участие в разработке предложений по уточнению Концепции не упомянуто. При всем уважении к аппарату Совета Безопасности не следует полагаться на то, что только он может почувствовать потребности всех объектов безопасности (не только самого государства, но и личности, общества) и правильно сформулировать все концептуальные требования к системе обеспечения национальной безопасности при подготовке материалов для посланий президента РФ или очередной новой редакции КНБ.
Второе замечание. Нельзя согласиться с тем, что интересы нашего государства всегда состоят в "незыблемости" конституционного строя, в экономической и социальной "стабильности". Такие положения отрицают ощущаемую всеми необходимость совершенствования Конституции РФ. Они не учитывают также и неудовлетворенность сложившейся экономической и социальной ситуацией, особенно в военной области, в обеспечивающих ее секторах науки и промышленного производства. Эту ситуацию необходимо исправлять, а не стабилизировать, о чем справедливо говорится в дальнейшем тексте Концепции.
Третье замечание связано с констатацией "приоритетности" обеспечения национальной безопасности и защиты интересов России в экономической сфере. С ним перекликается и такой абзац: "Обеспечение военной безопасности Российской Федерации является важнейшим направлением деятельности государства. Главной целью в данной области является обеспечение возможности адекватного реагирования на угрозы, которые могут возникнуть в XXI веке, при рациональных затратах на национальную оборону".
Но парирование военных угроз должно охватить все их источники как внешние, так и внутренние. Значит сопоставлять задачи военной безопасности следует со всеми военными расходами, а не только с расходами на оборону. В РФ сложилась вполне определенная общность - "военная организация", куда входят вооруженные силы, другие войска, воинские формирования и органы. Решением президента РФ, о чем свидетельствует специальный документ - "Основы (Концепция) государственной политики РФ по военному строительству на период до 2005 года", еще в 1998 г. между компонентами военной организации РФ были распределены решаемые ими военные задачи. Соответственно должны распределяться средства, выделяемые государством на решение этих задач и поступающие в распоряжение руководителей соответствующих министерств и ведомств. Рациональности затрат только на оборону явно мало.
Более того, распространить положение о рациональности расходов следует еще шире: на все виды угроз, все направления их парирования, все виды обеспечения безопасности и соответствующие им расходы. При этом необходимо учитывать, что на решение некоторых задач национальной безопасности РФ, находящихся в компетенции федеральных органов власти, расходуются средства из федерального бюджета, на решение других -еще и средства нижестоящих уровней власти, из их бюджетов. Обязательной представляется оптимизация всех расходов для всех видов безопасности по соответствующим эффективностно-экономическим критериям.
Другой важнейший документ, определяющий надлежащие условия для обеспечения надежной военной безопасности и успешного военного строительства, - Военная доктрина Российской Федерации [2]. О необходимости обновления доктрины 1993 г. говорил еще президент Ельцин. Она долго готовилась. Разработчики доктрины стремились отреагировать на все изменения внешней и внутренней обстановки. Только в сентябре 1999 г. проект доктрины был опубликован.
В начале 2000 г. проект Военной доктрины РФ обсуждался со специалистами НАТО, сопоставлялся с концепцией этого блока, принятой в разгар операции НАТО против Югославии и отражавшей готовность этой организации к другим подобным операциям. Такое поведение военно-политического руководства России отражало стремление избежать излишней конфронтации. После необходимых доработок новая Военная доктрина РФ была утверждена президентом, опубликована и вступила в действие. Сравнение с проектом показало, что в военно-политическом и военно-стратегическом разделах окончательной редакции доктрины действительно смягчены формулировки, выражающие военные угрозы для РФ извне.
Однако в Доктрине по-прежнему под стратегическим понимается главным образом ядерное оружие, хотя интенсивное развитие высокоточного дальнобойного неядерного оружия уже сделали его, особенно при массовом применении, стратегически значимым. Войны в Персидском заливе и против Югославии подтвердили это. Опыт военных действий наглядно продемонстрировал, что такие неядерные средства (крылатые ракеты различных видов базирования и высокоточное оружие авиации) способны решить исход не только боя или операции, но и кампании, и даже войны. Имеются примеры успешного применения его даже в борьбе с международным терроризмом. Тем более это справедливо по отношению к системам новейшего высокоинтеллектуального оружия. Невнимание к развитию такого рода средств опасно с военной и неэффективно с экономической точки зрения.
До настоящего времени считалось, что только два государства - Соединенные Штаты и Россия имеют научный, технический и промышленный потенциал для производства высокоинтеллектуального оружия. Однако в последнее время появилась информация о развертывании такого рода работ в Великобритании, Израиле, Франции, Италии, Швеции, Индии и некоторых других государствах. Вот почему интенсивное развертывание производства высокоинтеллектуального оружия в РФ и его поставки для оснащения собственных вооруженных сил исключительно актуальны. Они могут поднять потенциал сдерживания и предотвратить искушение проверить отношение руководства РФ к порогу ядерного сдерживания. Кроме того, выход с такого рода оружием на международный рынок в ближайшее время мог бы означать монопольный прорыв, сулящий и развертывание самого высокотехнологичного производства, и самую высокую прибыль. В то же время продажа высокоинтеллектуального оружия третьим странам в ограниченных объемах не будет подрывать стратегическую стабильность, оно может быть эффективно как оружие возмездия по отношению к агрессору, но не как оружие собственной агрессии.
В связи с этим совершенно недопустимы заявления о готовности сокращать ядерный арсенал без обязательной ссылки на то, что стратегическое оружие должно отныне ограничиваться и сокращаться только при условии учета совокупного (ядерного плюс неядерного) потенциала. Игнорирование этого обстоятельства недопустимо даже в виде политических лозунгов, поскольку направлено на подрыв фактического баланса стратегических сил в современном мире и дезориентирует российских военных и военно-промышленных специалистов. Оно чревато трагическими последствиями для России и ее союзников, особенно стран СНГ, которые, напомним, при распаде СССР согласились на передачу России всего советского ядерного наследства под обязательство их защиты при необходимости этим оружием, которое представляет собой существенный элемент глобальной стабильности.
Переходя ко второй части Доктрины, следует отметить, что провозглашение такой задачи РФ, как сдерживание (предотвращение) агрессии без указания, кем эта задача будет решаться в государстве, по сути, выхолащивает смысл силового сдерживания. Поскольку обсуждается именно силовой аспект, то неядерное оружие также должно рассматриваться как средство сдерживания. Опыт зарубежных государств, особенно США, свидетельствует о том, что решение задачи неядерного сдерживания невозможно без особого вида действий вооруженных сил государства, осуществляемых именно в мирное время и в угрожаемый период.
Это - выявление и сбор данных о стратегически важных объектах потенциального агрессора, угроза поражения которых обладает "останавливающим эффектом". Это подготовка так называемых полетных заданий и эталонных изображений такого рода объектов-целей для наведения на них высокоинтеллектуальных средств поражения. Это убедительная демонстрация готовности вооруженных сил к немедленному нанесению по жизненно важным объектам агрессора уничтожающего удара возмездия. В то время, когда российское руководство только планирует использовать военный фактор для повышения международной роли и поддержки национальных интересов государства, многие развитые страны успешно реализуют политику сдерживания "путем устрашения".
В новой Военной доктрине, так же как и в Концепции национальной безопасности, нет ни слова о применении вооруженных сил России и других войск для силового сдерживания. Соответственно, ничего не сказано и о формах такого их применения. В разделе, в котором перечисляются основные задачи по отражению вооруженного нападения на Россию и ее союзников, где, казалось бы, и должны быть перечислены задачи вооруженных сил и других войск РФ в интересах силового сдерживания, говорится только "о поддержании готовности к применению и применении (в предусмотренных Военной доктриной случаях и в установленном порядке) потенциала ядерного сдерживания". А о неядерном сдерживании, требующем гораздо большего объема подготовительных работ и демонстрационных действий в мирное время, вообще нет никаких упоминаний.
Военно-экономические основы Доктрины, к сожалению, оторваны от новых экономических реалий, сложившихся в стране, и более соответствуют командно-административным, чем экономическим методам обеспечения военной безопасности. Федеральный бюджет как основной инструмент управления военной экономикой в последней редакции Доктрины проигнорирован. Планирование военного строительства рассматривается отдельно от бюджетного процесса, хотя обязательный для всех ведомств Бюджетный кодекс РФ уже введен в действие.
В военной организации вводится единое планирование, основой которого должен стать программно-целевой подход. Однако перспективного финансового планирования не предусмотрено, хотя такой план должен не просто дополнять совокупность программ и планов, традиционно разрабатывавшихся в Министерстве обороны. Он призван выступить в роли системного документа, подтверждающего реализуемость замыслов военного строительства в целом, а также сбалансированность и ресурсную согласованность всех остальных планов.
Более того, единая система программ и планов обеспечения военной безопасности должна разрабатываться не в произвольные сроки, а в ритме бюджетного процесса. И сведения о требуемых расходах на реализацию всех мероприятий, предусмотренных этой системой, должны соответствовать бюджетной классификации РФ. Госзаказ на каждый год должен быть полностью согласован с бюджетом этого года. Иначе никакое "гарантированное" выполнение программ и планов невозможно.
Весь смысл военно-экономического обеспечения военной безопасности сведен по существу к примитивной формуле: как военная организация сформирует свои потребности - так они и должны быть удовлетворены, причем своевременно и в полном объеме. Добавленное далее по тексту уточнение - "в пределах имеющихся финансовых ресурсов государства" только затуманивает процедуру экономического обеспечения военного строительства в условиях, когда доктринально военная организация отрекается от участия в бюджетном процессе, а на деле ежегодно вынуждена в нем участвовать.
Бюджетное и ежегодное послания Президента РФ Федеральному собранию РФ в 2000 г. оставляют без ответа многие принципиальные вопросы на тему обеспечения военной безопасности государства. Поэтому требуются значительные усилия в разработке и реализации программы дальнейшего реформирования российской военной организации, включая перевооружение армии, сокращение избыточной численности отдельных родов войск, поэтапный перевод части армии на профессиональную основу, охват казначейской системой всех расходов силовых министерств.
Таким образом, пока еще недостаточно четким замыслам, направленным на укрепление военной безопасности России и крайне слабо подкрепленным экономически, ряд стран, претендующих на роль полюсов силы, противопоставляет конкретные военные концепции, реализуемые весьма масштабно и интенсивно. Если в постиндустриальном обществе суждено быть серьезным военным конфликтам, то они, в первую очередь, будут борьбой интеллектов. Так обеспечит ли российская военная организация возможности адекватного реагирования на угрозы, которые могут возникнуть в будущем?
1 Концепция национальной безопасности РФ // Российская газета. 17.01.2000.
2 Военная доктрина Российской Федерации // Российская газета. 25.04.2000.
МИРОВАЯ ЭКОНОМИКА И МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ. 2001, № 1, с. 34-41
Об авторах: ХРУСТАЛЕВ Евгений Юрьевич, доктор экономических наук, ведущий научный сотрудник ЦЭМИ РАН. ЦЫМБАЛ Виталий Иванович, доктор технических наук, профессор, действительный член Академии военных наук РФ, ведущий научный сотрудник ИЭПП.